третий и так до бесконечности.
Она могла дать ему всё, всё, что он только пожелает, хотя сама того не имела. Лена стала бы выдаивать его сперму, как заправская доярка, нежно, но настойчиво, дёргая за «вымя».
«Мой мальчик…»
Так она и уснула с его «именем» на устах. Возможно, даже сказав, что он какой-нибудь Паша или Феофан, он всё равно останется для неё просто Мальчиком. Её Мальчиком.
Утро наступило внезапно. Солнце раздирало слипшиеся веки долгожданными лучами июня. Почти весь месяц лил дождь, но сегодня рассвет принёс с собой тепло настоящего лета. Впотьмах сонных мечтаний остались прикосновения тел и нежные ласки. Дурман уходящей дремоты отпустил последние стоны и образы совокуплений.
Лена потянулась. Затёкшие мышцы пронзила тёплая нега, и хруст суставов взбодрил просыпающийся мозг.
Соседи уже начинали вещание «Грязной стирки», которую некогда вёл пузатый Малахов, и скандалили почём зря. Темой сегодняшнего «выпуска» был храп старого пердуна мужа и вонь из манды сушёной воблы жены. Лена подумала, что дамочка могла бы и подмыться, а вот храп – страшная штука. Когда-то она общалась с один типом, который вечно давал храпка, и однажды ночью она чуть не придушила его собственными руками. Он был вполне себе ничего, если бы только не эта «мелочь». Бедолага так и не понял, почему был послан, и долго копался в себе на ретритах и у психоаналитиков, стал закладывать за воротник и увлёкся нуперством. А ведь дело было в «каком-то там» храпе. Так что Лена встала на сторону жены, хотя та всё ж таки могла бы и подмыться.
Прикончив утренний кофе и помедитировав на скорую руку, она помчалась в один из фитнес клубов, в котором вела йогу. Её ждали толстые клуши, мечтавшие поднять Кундалини из жопы до самой Сахасрары, Изредка заглядывали ослабевшие представители сильного пола, и мало кто из них обладал способностью хоть немножечко расшевелить «МандаЛену».
На этот раз пришло всего-лишь пять человек, вяло занимавших простенькие асаны, казавшиеся им верхом йогического искусства. Их «Ом» попахивал говном, и Лена с трудом дождалась окончания занятия, а потом ещё минут десять воротила нос от ядовитого зловония изо рта сморщенной клюшки, делившейся своими успехами.
– Ой, Лен, это просто нечто. Я вчера медитировала перед сном, и у меня аж копчик зазудел.
«На глисты не проверялась?»
– А потом как пошло дело, но тут телефон зазвонил – и всё. Вот говорят же, что техника – зло!
«Отключать звук не пробовала?»
– Короче, сегодня ещё помедитирую, может, до конца получится, как думаешь?
– А—
– Какой эффект-то потом будет? – она тараторила, не давая Лене вставить и слова, будто её вовсе не интересовали ответы на заданные вопросы, а был важен лишь звук её собственного голоса. Мерзкого, срывающегося на гласных, с присвистом на «с»
