чьи-то смерти… Сейчас все неважно. Учитель тоже был много в чем виновен, а только никого иного Яков не считал отцом, второй раз сбежав из дома. Как было простить кровного папашу, если он заботливо растил своего кукушонка на продажу? В день сделки и стало ясно: старшего сына в доме нехотя и напоказ называли родным, чтобы не сбежал, не додумался сам продать свой дар – исполнение одного заветного желания заказчика.
– Тут бы придержать и расшатать, – пробормотал Яков.
Он не рассчитывая на помощь, но кто-то сунул в щель нож, уперся, сопя и стараясь. Еще кто-то выполнил новое указание. И еще… Когда челюсти колодок распались и со стуком легли на пол, вагон слитно охнул.
– Семнадцать минут, – старший звучно захлопнул крышку хронометра. – Да уж. Если б ты желал получить в Луговой рыжье, давно б получил и был таков. Пустой по тебе вопрос. Иное странно: нет слуха о тебе, нет у тебя прозвища.
– Я не у дел, – стирая пот и неприметными движениями раскладывая мелочь по тайникам, выдохнул Яков. – Такое было желание учителя. Последнее.
– То есть исполняешь именно последнее, строго одно, – заинтересовался старший. – В тебе дар от мамки-кукушки?
– Не дар, а проклятие. Иногда срабатывает. Я знаю, если что-то могу изменить. Делается больно и горячо тут, – Яков постучал себя по левой ключице. – Когда родной отец продал меня, я отказался от него и обещал забыть имя. Так желание, высказанное им, стало последним и сбылось. Самое подлое в деле то, что сбылось не мое желание. Жизнь состоит из подстав и ловушек. А вы спрашиваете, ценю ли я её, уважаемый. С чего бы?
Яков жестом попросил бугая подставить спину, прыгнул ему на плечи, принялся ощупывать и обстукивать потолок, ругаясь на занозы. Арестантская железная клетка помещена в вагон и изнутри обшита досками. Это всем известно, и потому бежать пробуют редко: времени мало, да и охрана рядом. Но, если знать слабые места и иметь при себе хотя бы малый набор инструмента и толковый навык…
– Узковато, – упираясь, как велено, и помогая чуть выгнуть два прута, предположил здоровяк, один из тех, кого Яков недавно счел опасными.
Сейчас прежние оценки утратили силу. Кукушонок благодарно кивнул и на выдохе юркнул в щель, ребра протискивались с отчетливыми щелчками… на миг стало страшно: зажмет! Но – обошлось. Яков пополз меж клеткой и потолком вагона, слушая, как его обсуждают: сбежит один или вернется за стариком? Ворон – вор уважаемый. Но жизни в нем осталось на один чих, такого с поезда снять непросто, а после придется тащить на себе, это еще труднее. По следу пустится погоня… совсем глупо возвращаться.
Клетку стерегли двое, им было тесно меж её стенкой и вагонной дверью. Один спал, второй чистил сапоги. Придушить обоих, скрутить и устроить на отдых оказалось проще простого.
– Кто едет до столицы, а кто собирается на выход здесь, решайте сами. Я беру старого. Только его. Сунетесь следом,
