недоброжелателей, но часто они не знали, что я – это я, Жан Марше. Их сложно судить. Мир меркантилен и деньги часто перевешивают чашу весов, на которой лежит моя безопасность и свобода, хотя, что греха таить, я тоже меркантилен и относительно состоятелен, что дает возможность свободы. Все свои операции продумывал сам, сам и финансировал. Я был независим. Чем плох нелегал, живущий во Франции много лет и никому почти не известный, не требующий денег, к тому же я оказался не плохим бизнесменом. Но я сам выбрал это путь, и сворачивать с него уже поздно, да и не хотелось.
Так вот, я думал, что мне приготовили на этот раз, и вопрос Николя вызвал меня из моих мыслей.
– Да, здесь я, здесь,
– Да? Тогда повтори, что я сейчас сказал.
– Дела мои не так плохо идут и можно думать о расширении, но мучают два вопроса. Первый – надо ли мне это? Хотя соседний магазин продается и можно объединить, да и будет чем заняться. Второй – где взять деньги, не обнуляя счет? Верно? – задал я ему вопрос, повторив все, что он говорил только что.
– Да, я сам не смог бы повторить все, что только что говорил. Ну и память.
Откуда ему было знать, что, даже погружаясь в мысли, я не отключал память и слух. Меня этому учили, и учили достойно. Только дома я мог быть самим собой, а чаще был тем, кем был.
– Я еще молодой.
– Это, верно, – вздохнул Николя. – Я вот тут, как-то был на окраине…
– Да ты что!? – перебил я, зная, его нежелание куда-либо спускаться с Монмартра. Да и что ему было делать в другом Париже. Он был давно разведен, жил один, а были у него дети или нет, он не знал, во всяком случае, никто не объявлялся, хотя племянников и племянниц он баловал.
– Старый друг позвонил, пригласил, вот я и решился. И знаешь, я увидел, как помолодел Париж. Это у меня годы оставляют отметины на лице, и все заметнее.
– Не у тебя одного. Ты еще в хорошей форме.
– Все относительно, но память вот, не как у тебя уже, но ты моложе и у тебя в голове больше места. А моя память, как старый чердак забита всяким хламом, и пока ищешь нужную вещь, либо забудешь, зачем она, либо найдешь по пути то, о чем давно забыл, и уже не до того, что ищешь.
– Это у всех бывает, не зависимо от возраста, – лениво ответил я, потягивая вино, – а что касается твоих сомнений, то, может быть, я помогу.
– Ты серьезно?
– Почему нет? Правда, я об этом только сейчас подумал, когда произнес. Мне пора. Подумай и ты.
Я поднялся, положил деньги на столик и подвзглядом Николя, выставил ладонь вперед, пресекая его возражения об оплате: – Еще увидимся. Пока.
Я вышел с веранды и, смешавшись с толпой туристов, осаждавших магазинчики, художников и закусочные, спустился вниз по улице Кальвадор, к улице Габриэль. Подошел к своей машине, но садиться не стал, а направился на свою другую квартиру, откуда вскоре вышел мужчина лет пятидесяти, скромно одетый, чуть сутуловатый, с небольшим еле заметным шрамом на левой щеке. Я умел перевоплощаться,
