твой род, и скипетр, и венец.Государь! Одно лишь только имя,
Только слово русского царя
Нам осушит слёзы вековые,
Слово правды с сердцем говоря.
Государь! Скажи нам это слово,
Чтоб пред ним упала злоба ниц.
И от пут насилья рокового
Отреши злодеев и убийц.
И тогда под царскими крылами,
Озаривши светом всё окрест,
Груз беды оставлен будет нами
И прославит сердце манифест.
Н. Ахмеров привносит в свой перевод такие детали, которых нет в оригинале, а именно символы российской государственности, как-то: скипетр, венец. Строки: «Только слово русского царя / Нам осушит слёзы вековые», – явственно выражают идеологическое настроение самого переводчика, а не Тукая. Ритмико-интонационный строй переводов В. Ганиева и В. Думаевой-Валиевой выдержан в более спокойной манере.
Перевод В. Ганиева:
Твой праздник, государь! Романовскому роду
Все подданные шлют, все сущие народы
Приветствия свои; под белые крыла
Надежда всех твоих сограждан привела.
Вот этим беднякам, что ищут лучшей доли,
Достанется лишь тень от праздника, не боле;
«Когда же манафис» – в глазах у них вопрос.
Утешить бы их боль, унять бы реки слёз!
Один твой жест – рабов избавишь от мучений;
Полслова и в стране не будет преступлений!
Дай «Манафис» такой, чтоб ожил весь народ,
Чтоб он всё горе смыл слезами в этот год.
Перевод В. Думаевой-Валиевой:
Твой, падишах, сегодня светлый праздник
Людей справляют миллионы разных.
Под белые сбираются все крылья,
Твой прославляют род и твоё имя
С надеждой тайной в измождённом взоре
В тени той славы позабыть о горе.
Вопрос всегдашний: «Нет ли манифеста?»
На всех устах и в душах повсеместно.
Одно лишь слово – тысяч душ прощенье,
Один твой жест – нет тысяч преступлений.
Да обретет народ твой в манифесте
Свободу ото всех несчастий вместе.
В данном стихотворении поэт не восхваляет русского царя, хотя и использует характерную для книжно-риторического стиля лексику, придающую речи торжественность звучания. Все надежды возлагаются на ожидаемый «Манифест», который, как верил поэт, принесет Свободу ото всех несчастий вместе.
Но эти чаяния и конституционные иллюзии поэта, как и всего татарского народа, не оправдались: пышность юбилейных торжеств сменила черная реакция… Как пишет томская газета «Сибирь», издаваемая на татарском языке, еще в те дни, когда происходила подготовка к торжествам, в Казани были проведены обыски и аресты среди мусульманского населения[81]. В честь юбилея большая часть стихов и статей, безусловно, была заказана редакциями газет и журналов. Цензура, которая постоянно следила за мусульманской прессой, в период празднеств проявляла особое внимание
Себер. 1913. № 73, 6 февраля.
