годам к сорока, если будет слишком бестолкова и беспечна? Очень многие сочли бы сейчас шуткой такое опасение, и это особенно тревожило ее. Она ведь не только опасалась свидетелей ее знакомства с Мёртоном Деншером – а с учетом мисс Кондрип их было уже пятеро; она допустила, чтобы саму возможность альянса с лордом Марком кто-то обсуждал за пределами ее дома. Этот вариант был результатом интриг миссис Лаудер, и появление сплетен служило для Кейт тревожным звоночком, что пустой разговор обретает форму общественного факта. Теперь она быстро обдумывала разные аспекты ситуации и с некоторой дрожью угадала, что несносные мисс Кондрип убедили ее сестру: тетю можно мольбами склонить к проявлениям большей щедрости. Настораживало не только то, что они разузнали имя претендента; главное – они сочли это свидетельством доброты тети к бедной племяннице и готовности помочь ей найти подходящую партию. Марианна всегда говорила о браке как о «партии», но это было неважно. Они рассчитывали на «помощь» миссис Лаудер – если не в том, чтобы подыскать легкий путь к такому человеку, как лорд Марк, то хотя бы в чем-то ином. Марианна надеялась на улучшение своей участи, но не могла найти себе худших советчиц. Кейт успела обдумать все это за то время, пока искала удобный момент, чтобы откланяться. Для этого она дала понять, что готова пожертвовать мистером Деншером и что слухи про лорда Марка абсурдны. Расстались сестры вполне дружелюбно. Кейт больше не могла ни слушать, ни думать про лорда Марка. Она все отрицала и испытала огромное облегчение, однако будущее предстало перед ней в тревожном свете. И самой жуткой перспективой была мысль о превращении в подобие этих мисс Кондрип.
Книга вторая
Мёртон Деншер допоздна засиживался в офисе своей газеты, а потому временами в течение дня, чтобы подготовиться к этим бдениям, позволял себе отдохнуть, и его нередко можно было встретить в разных частях города в те самые часы, когда деловые люди скрыты от взглядов публики. Не раз к концу той зимы он прогуливался часа в три или четыре пополудни в Кенсингтонском саду, где он мог показаться стороннему наблюдателю человеком без определенных занятий. Однако он по большей части продвигался в определенном направлении – к северу; и как только он оказывался в той части парка, поведение его заметно менялось. Он брел, словно наугад, от аллеи к аллее, останавливался без видимых причин, праздно глазел вокруг, присаживался, затем внезапно менял скамью, а потом продолжал прогулку – лишь для того, чтобы вновь чередовать периоды оцепенения и активности. Он выглядел человеком, которому не то нечего делать, не то надо слишком многое обдумать; невозможно отрицать, что производимое им впечатление наводило на мысли о человеке, обремененном неким тяжким грузом дум. Неудивительно, что по его облику практически невозможно было угадать область его профессиональных занятий.
Он был высоким, худощавым, светловолосым английским юношей, в некотором отношении не поддающимся описанию, но определенно джентльменом, причем явно образованным, солидным
