мне.
– Ох, папа, я давно уже поняла, что ты из себя представляешь! Полагаю, мы все уже подобрали для тебя верное определение – n’en parlons plus[1]. Ты прекрасен, как всегда, и выглядишь отлично.
Некоторое время он пристально, критически рассматривал ее лицо и одежду оценивающим и не вполне одобрительным взглядом, тем самым демонстрируя, что не утратил искренний интерес к дочери. На самом деле интерес этот не был глубоким – впрочем, ко всем остальным на свете он был еще более безразличен. Иногда она пыталась угадать, чем могла бы по-настоящему порадовать его. Пожалуй, тем, что была хороша собой, и это делало ее в некотором роде ценным капиталом. Другое его дитя не заслуживало, по мнению отца, ни капли внимания. Ему и дела не было до бедняжки Марианны. Несмотря на безусловную красоту, сестра ее овдовела и теперь отчаянно нуждалась, на ее попечении остались четверо детей. Какую ценность могла она представлять с таким багажом?
Она спросила, как долго он проживает в этой квартире, хотя это было не важно, да и правдивого ответа она не ждала. Она и не придала значения ответу, не задумалась, насколько он соответствовал действительности, мысли ее уже перенеслись к более важному предмету – тому, что она собиралась сообщить отцу. Ради этого она так долго ждала его, преодолевая раздражение и обычное свое нетерпение. Но теперь у нее уже не оставалось сил тянуть, и она поспешила заявить:
– Да, я хочу поехать с тобой; не знаю, что ты собираешься мне сказать, но даже если бы ты не написал мне, я бы пришла – не сегодня, так завтра. Все стало ясно, и я лишь ждала встречи с тобой, чтобы окончательно убедиться. Теперь я вполне уверена. Я еду с тобой.
Вот это уже произвело на него впечатление.
– Едешь со мной?
– Куда угодно. Я останусь с тобой. Даже здесь. – Она сняла перчатки и уселась с таким видом, словно все шло согласно ее плану.
Лайонел Крой помедлил – он искал предлог, чтобы непринужденно выйти из положения, в котором оказался из-за ее заявления; именно на такую реакцию она и рассчитывала – он окажется в затруднении. Он уже пожалел, что позвал ее, он совершенно не желал, чтобы она поселилась у него, но отказать надо было с достоинством, не потеряв лица. Часть его очарования состояла в том, чтобы принять облик жертвы, – именно так он пытался добиваться своих целей. Но какой уж тут стиль, если она не откажется от своего намерения? Ему пришло в голову, что надо уступить ей, проявив благородство; это позволит снять напряжение и избавиться от нее. Она, судя по всему, нимало не заботилась о его затруднении. Она столько раз наблюдала его блистательные представления, что едва ли ее можно было удивить новым. И она отчетливо прочитала досаду в его интонации, когда он наконец произнес:
– О, дитя мое, я никак не могу согласиться на это!
– Что же ты собираешься делать в таком случае?
– Я еще не принял решения, – сказал Лайонел
Ни слова больше (
