останусь. Он хоть и пьет, но все же это как-то нормальнее, чем многоженство. Тем более, что она, Наташа, уже взрослая. Ей совсем немного поучиться в школе осталось, и она уедет, как они давно договаривались, к папиной сестре, тете Карине, в Бабаевск. И будет учиться в Москве – потом все дорогие будут перед ней открыты, московское образование – это ого-го. Не пишет, правда, тетка очень давно. Но адрес-то есть? Так поехать да поискать ее вовсе не сложно
Добежав до дома, она решила в квартиру не подниматься. Ей казалось, что все увиденное ею нечаянно в ларьке отпечаталось у нее на лице. И если ее сейчас увидит папа или Михай – они сразу всё поймут. И получится, что она, Наташа, доносчица. А она не доносчица, не предатель. И она присела на лавочку за густыми кустами сирени, в углу дворовой детской площадки.
Вдруг из-за угла показалось трио: два мужика в камуфляже тянули за руки третьего. Он безвольно висел у них на руках, ноги волочились в разные стороны, за стертыми носами ботинок оставались глубокие борозды. Наташа вскочила и подошла поближе к прорехе в кустах. Тащившие мужчину ругались по-румынски, и, не останавливаясь, били парня кулаками. Он, видимо, уже давно был без сознания, лицо, рубашка, волосы – все было густо вымазано темной кровью. От ударов его тело дергалось, но как-то так странно, что было понятно – он давно уже без сознания и ударов не чувствует.
Наташу затрясло от ужаса и страха. Она попятилась в сторону от дырки в сиреневых кустах. Как же стало страшно жить в их маленьких провинциальных Дубоссарах! Откуда взялись эти распри, эти злые люди, это желание убивать друг друга? Когда то давно мама читала ей на ночь сказки народов мира. И была там одна сказка, где рассказывалось о том, как злая колдунья наслала проклятье на деревню и все ее жители сошли с ума. Вот так теперь и с ее городком: люди сошли с ума. Соседи, годами сидевшие за одним столом, вдруг оказались по разные стороны баррикад.
Жить в городе стало по-настоящему страшно. Наташа часто вспоминала, как лет в 10 она была в пионерском лагере, под Кишиневом. Отбой у них был в 10, но набегавшиеся вечером девчонки долго не могли уснуть. И когда вожатая тушила свет, любимым развлечением было рассказывать друг другу страшилки про «красную перчатку» и «железную руку», пугая друг друга до визга. Знать бы тогда, какая это глупость. И что страшно – это когда разрывы и выстрелы слышатся неподалеку от дома. А в саду за школой, в траве, нечаянно находится настоящая человеческая рука. Одна, без тела. И в этой новой жизни понять, грозит ли опасность лично тебе или нет – совершенно невозможно. Потому, что когда ты живешь посреди линии фронта – опасность грозит всем и каждому, и ты не исключение. И всем пофиг, что ты маленькая девочка и этих взрослых дел не только не касаешься, но и не понимаешь вовсе.
Наконец, она не столько увидела – уж слишком глубоко она забилась за кусты, – сколько почувствовала приближение мамы. Она просунула голову между ветками, посмотрела по сторонам, убедилась, что двор пуст и громким шепотом окликнула мать. Та вздрогнула непроизвольно, жизнь в городе последнее
