не хотела бы отыскать ее в подобном месте. Отсутствие огней снаружи, приторный навязчивый запах внутри, дребезжащая вентиляция в потолке. Я крепко стискивала часы, словно мне полагалось предоставить их мужчине за стойкой в качестве оправдательной улики.
У него было бледное осунувшееся лицо человека, непривычного к солнцу.
Я описала Эмми и спросила, не работала ли она здесь.
– Никаких девушек, у нас – никаких, – ответил он.
Затем расплылся в заговорщической ухмылке.
Я торопливо шагала к машине по гравийной дорожке и чувствовала себя ужасно уязвимой, перебирала ногами быстро-быстро, мне казалось, за мной наблюдают. Эмми не стала бы работать в такой забегаловке. Эмми не дурочка.
Дома я сразу кинулась к ее вещам. Я искала, не оставила ли она мне чего-нибудь еще. И постоянно задавалась вопросом – зачем?! Возобновленная игра? Или попытка сказать мне о чем-то?
Я думала, часы пропали еще до отъезда Эмми в Африку. Гадала, не лежат ли они в коробке, обмотанной скотчем, не ждут ли тихонько в углу моей квартиры, не путешествуют ли спокойно у меня под мышкой во время очередного переезда. Подозревала, что это тоже своего рода игра, проверка: вскрою я коробку или нет.
Я сидела среди вороха чужих вещей, меня потряхивало. У Эмми их было совсем мало, как и восемь лет назад. Никаких фирменных нарядов, многие этикетки обрезаны или стерты от времени. Наверное, вещи с барахолки. Я пробовала сообразить, не пропало ли что-нибудь. Вспоминала Эмми в одежде, обуви, украшениях, искала их. Но Эмми блекла. Стоило мне представить ее четкий образ, как она ускользала в прошлое – и превращалась в двадцатилетнюю девушку. Я видела укороченные футболки с треугольным вырезом и обшитые черным кружевом рукава. Низкие темные джинсы и черный шипованный ремень, который она носила постоянно. Жесткие браслеты и облупившийся лак на ногтях. Видела, как мы идем гулять, как Эмми проталкивается к барной стойке, картинно опирается на нее, привлекая внимание.
С тех пор Эмми обновила гардероб. В ее комоде поселились удобные рубашки, туники, лосины. Толстые носки и трикотажные майки. Видимо, нынешняя Эмми превыше всего ценила практичность.
Исчезли туфли, которые прочно с ней ассоциировались – высокий устойчивый каблук, шнуровка вокруг лодыжки. Раньше Эмми носила их и со штанами, и с юбками, снимала лишь для того, чтобы одолжить мне. Теперь в углу шкафа стояла лишь пара старых кед с грязными шнурками. Наверное, была еще какая-то обувь, в чем-то же Эмми ушла из дому.
Я перебрала металлические вешалки с одеждой покрасивей. Платье без рукавов, слишком легкое для нынешней погоды; кардиган, его Эмми накидывала на плечи, когда мерзла вечерами. А это? Я с удивлением узнала собственную черную рубашку. Эмми никогда не заимствовала мои наряды, хотя я с удовольствием дала бы их поносить. Я отбросила рубашку на кровать и продолжила ревизию. Обнаружила еще три своих блузки, которые сочла утерянными при переезде. Интересно, замечала ли Эмми, что ходит не в своих вещах?
Она
