набиралась смелости выбраться из дома на более-менее продолжительное время – почитать в кафе, успеть на киносеанс, просто прогуляться в парке, пока еще светит солнце (с некоторых пор она побаивалась сумерек). Она уже начинала подумывать, что тронулась рассудком. Не может же он ходить за ней по пятам, если только он сознательно за ней не следит. Хотя в более спокойные минуты она понимала, что городок небольшой, компактный, и это – лишь неприятное совпадение.
Но почему же человек, которого она ненавидит всеми фибрами своей души, от которого ее трясет и которого она вообще не желает видеть, пересекается с ней на путях своего следования? Да и происходит это постоянно…
Судебный процесс Кэролин едва не доконал, оставив ее такой побитой и униженной, как первоначально само изнасилование. Слов нет, полиция была к ней добра и участлива, а адвокатесса здорово ее натаскала. И как же она горела желанием упечь его за решетку! Можно сказать, больше, чем сама Кэролин (что маловероятно, если только он не изнасиловал еще и адвокатшу). И адвокатесса заверяла подзащитную, что сделает все возможное, чтобы он загремел на полную катушку! Но была здесь некая загвоздка…
Ведь после того, как это произошло (он смотрел и видел ее смятое платье, колготки в затяжках, порванные трусики – поглядывал, покуривал и спрашивал, когда они увидятся снова… как же ей было тошно!), она допустила роковую ошибку: отправилась домой и залезла под душ. Ей отчаянно хотелось избавиться от всех его следов, отмыться, отскоблиться – и изнутри, и снаружи. Да, она все еще была слегка пьяна, но не настолько, чтобы не понимать, что с ней случилось. Она безостановочно твердила «нет» и отбивалась, однако он оказался крупнее и сильней, а ее царапанье воспринимал как игру: он самодовольно улыбался и сквозь пыхтение жарко нашептывал, что ему нравятся девчонки «с задиринкой внутри».
Все было так странно для нее. Он – это было ясно – никакой вины за собой не чувствовал или же просто убеждал себя в этом, чтобы как-то уживаться со своими гнусными поступками. Сама она, впрочем, ничему не верила. И в ходе судебного разбирательства читала в его глазах и слышала в показаниях: он считал себя оклеветанным, чуть ли не потерпевшим. Он часто вставлял фразочку «по взаимному согласию», стравливая присяжным свою версию, звучащую довольно убедительно, поскольку он насыщал ее собственной верой. В конце он взял слово и адресовал ей свою речь. Его голос звучал обвиняюще, присяжные окончательно взяли его сторону. По крайней мере, Кэролин видела ситуацию именно так, хотя адвокатесса и убеждала ее в приемной, где Кэролин плакала после оглашения вердикта, что это – результат «обоснованного сомнения», а для признания его виновным попросту не нашлось достаточных доказательств.
А теперь Кэролин была практически вышвырнута из жизни, беззащитная перед приливами гнева и депрессии. На работе она значилась в отпуске, то есть вернуться она могла тогда, когда сочтет нужным. Однако офисное начальство с некоторых пор стало давить на нее: или возвращайся, или дальше догуливай за свой счет.
Но она-то надеялась,
