имевшейся практически у всех лондонских бедняков. Случалось ей и брать их на руки. Но такого крошечного и беспомощного малютку она держала впервые.
Лидия посмотрела на его маленькое узенькое личико. Мальчик не был ни симпатичным, ни веселым, ни даже чистым. Ей вдруг так захотелось поплакать: о нем, о его так неудачно начавшейся короткой жизни, о его опечаленной маме, которая, по сути, тоже была еще ребенком.
Однако глаза Лидии остались сухими, только сердце в очередной раз закололо. Она прекрасно усвоила: слезами горю не поможешь. Лидия была уже достаточно взрослой, чтобы доверить руководство своими действиями голове, а не сердцу, даже если сердце отказывалось подчиняться. Поэтому она спокойно качала младенца, наблюдая, как девушка медленно водит карандашом по бумаге. Когда Мэри наконец передала ей оказавшуюся очень короткой записку, Лидии сразу стало легче. Она быстро вернула Джимми матери, почувствовав, правда, при этом чуть заметный укол сожаления, и, покидая исправительный дом, отчитала себя за эту маленькую слабость.
Жизнь – не романтическая история. В ее реальности волшебные дворцы детских грез сменил мрачный Лондон. А эти забытые всеми женщины и дети стали ее наперсницами и предметом забот, по сути семьей, и другой у нее не было.
Лидия не могла стать для них волшебницей, способной дать лекарство от всех бед, но в ее власти было сделать для них то, чего она не смогла сделать для своей матери и сестры. Лидия могла говорить за них. Их голоса, звучащие со страниц «Аргуса», слышали многие. Это и есть ее призвание, напомнила она себе. Для этого Бог и создал ее сильной и умной. Ведь не для того же, чтобы стать игрушкой какого-нибудь мужчины. И уж точно Лидия не имеет никакого права рисковать уже наработанным, тем более из-за смутного образа прекрасного принца, неожиданно вновь проснувшегося в мятежном сердце.
Через три дня леди Грендель у клуба «Крокфорд», что на Сент-Джеймс-стрит, после того как чуть не сбила Вира и Берти, едва не разбила лицо Адольфусу Креншоу. Вир и Трент присоединились к столпившимся у окон зрителям в момент, когда Лидия схватила парня за шейный платок и припечатала его к фонарному столбу.
С неприятным ощущением дежавю Вир выскочил из клуба, бросился к Лидии и обхватил ее за талию. От неожиданности она выпустила платок, что дало возможность Виру приподнять ее над тротуаром и опустить вновь подальше от тяжело дышащего Креншоу.
Лидия попыталась вновь применить свой удар локтем, но Вир увернулся, не выпуская ее из рук. А вот к последовавшему тут же удару ногой по лодыжке он оказался не готов. Однако, даже пропустив его, он, несмотря на пронзившую ногу боль, не выпустил Лидию. Более того, Вир сгреб ее в охапку и потащил подальше от собравшейся у входа в клуб группы зевак.
Она всячески сопротивлялась. Вир тоже изо всех сил боролся, но прежде всего с желанием бросить ее на проезжую часть, предоставив возможность какому-нибудь извозчику сделать доброе дело для Лондона. Однако вместо этого он просто подозвал кэбмена.
– Сядете самостоятельно или я вас заброшу? – спросил
