Я боюсь того, что в этой ситуации могу сделать.
– Сделать?
– Да, с собой, – мягко проговорила Нола, поднимая глаза на священника. В затуманенном взгляде читалась мольба. Но ее слащаво-кукольная красота отдавала чем-то тревожным.
Отец Трэвис слегка откинулся на спинку кресла. Яркий фиолетовый шрам змейкой вился по его шее.
Он был с ней осторожен. Держался по другую сторону стола. Оставил дверь открытой. Притворился, что не понял ее неправильного настроя. Или что не заметил – а он все-таки заметил – черного бюстгальтера, просвечивающего через тонкий хлопок блузки.
– Так вы собираетесь причинить себе вред? – спросил отец Трэвис, желая не поддаваться эмоциям и притворяясь туповатым, но добрым малым. Нола дала задний ход, надула губы, напустила на себя испуганный вид. А когда поняла, что священник может позвонить Питеру, ее взгляд вспыхнул и метнулся в сторону. – Надеюсь, вы не имеете в виду того, что я подумал?
Отец Трэвис отхлебнул кофе и посмотрел на нее из-под бровей. Он не мог сказать, какой процент ее слов был бессовестным враньем. Самоубийство казалось ему оскорблением памяти его друзей, погибших в Бейруте. Они хотели жить, стать хозяевами своей судьбы, а погибли за бесценок – все, кроме него. Так что, возможно, он все еще топтал землю, чтобы отдать долг за 241 потерянную жизнь. От этой мысли он почувствовал прилив злости. Его кулак сжался и разжался.
– Давайте поговорим о Мэгги.
– А что с ней не так? – Отец Трэвис нахмурился, и Нола угрюмо опустила глаза, как нашкодившая девочка. – Она, кажется, привыкла. Они все привыкли. Одна я не могу смириться. Я пришла поговорить о себе.
– Ладно, давайте поговорим о вас как о матери Мэгги. Если вы тем или иным способом займетесь саморазрушением, то потянете и ее за собой. Вам это понятно?
Нола мотнула головой. У нее был такой вид, будто она готова высунуть язык. Это было ужасно, ужасно, священник относился к ней как к придатку ее семьи. Для него она ничто. Он ее даже не слышит.
– Я не хочу о ней говорить, отец Трэвис!
– Почему?
– Она вечно мне перечит. – Лицо Нолы передернулось от волнения, а потом она вдруг заплакала. Отец Трэвис подтолкнул к ней рулон с бумажными полотенцами. Она давилась рыданиями, и искренние слезы текли по щекам. Казалось, Мэгги была главной причиной ее несчастий, ее неспособности справиться с горем. – Она маленькая стерва, – прошептала Нола, уткнувшись в полотенце.
Отец Трэвис услышал.
Нола смахнула слезы с глаз, и ее лицо немного прояснилось.
– Простите, святой отец. Может, мне и впрямь стоит относиться ко всему более спокойно. Наверное, мне нужно начать жить нормальной жизнью. Я должна привыкнуть к тому, как обстоят дела. Принять и смириться. Хватит думать о Дасти.
Отец Трэвис встал и обошел вокруг стола.
– Думать о Дасти – это нормально, – сказал он.
Он стоял позади Нолы и
