какой смысл вас о чем-то уговаривать, пан полковник! – усмехнулся Кмитич. – Вы все равно без приказа царя никуда не уйдете, пока у вас есть желдаки да мушкеты к ним. Просто вопросы к вам есть, как к обычному человеку. – И какие же?
– Ну, к примеру, вас называют московиты Тараруй. Что это по-русски значит?
Хованский явно смутился. Аж покраснел воспаленными щеками, растерянно кашлянув в кулак.
– А черт его разберет, что эти урки нерусские болтают, – как-то глухо ответил Хованский.
– А это правда, что переводится это как Пустомеля или что-то в этом вроде?
– Это кто вам такое сказал?
– Да ваш же пленный.
– Может и верно, – вновь смущенно кашлянул в кулак Хованский, – может и так. Мне то неведомо. Неужто важно так?
Конечно же, Хованский никогда бы не признался, что сию кличку дал ему сам Алексей Михайлович, государь московский. Князь лишь напряженно взглянул на Кмитича – какой пленный сказал такое? Не его ли сын Петр? Нет, не должен! Не мог он такое сказать!..
– Абсолютно не важно, пан полковник, – Кмитич наполнил стаканчик по третьему разу. «Видимо, не зря прозвали так, – подумал он, – видимо, немало пустых слов намолол воевода про свои, якобы, победы над нашим войском. Ну, да ладно. Его это дело».
– И это все о чем вы хотели меня спросить? – Хованский насупился. Вопрос про его прозвище ему совсем не понравился. Надо бы как-то отпарировать, но московский князь не знал чем. Ну, не спрашивать же Кмитича, правда ли что он дьявол или нет!
Кмитич не ответил, а лишь обернулся. На краю поля из-за бугра чернели на снегу хаты, точнее то, что от них осталось. Деревенька была пустой.
– Вон, вёска стоит, что остров необитаемый, – кивнул в сторону хат Кмитич. – Я вот тоже за три последних года не видел ни одного города, что хотя бы частично не был разрушен, хотя бы на половину не сгорел. Я уже и забыл, что такое покой и мир. Женился на войне, развелся на войне, вновь женился, сына родил на войне. Вы вот тоже сына своего Петра в плену потеряли. Ну, слава Богу, обменяли его на нашего Гонсевского…
Хованский усмехнулся. Как-то странно усмехнулся. Кмитич заметил это… – А как бы не обменяли? – продолжал Кмитич. – А если бы погиб ваш Петр? Смысл ваш в чем, пан полковник? Ведь здесь земля горит под вашими ногами. Так, может, прекратите обжигать пятки всякий раз да уйдете по добру по здорову, пока вас всех не перебили? На что надеется царь?
– Эх, господин Кмитич, – хитро улыбнулся в усы Хованский, – мне плевать на царя. Я не знаю, на что он надеется и надеется ли вообще. Он свою войну, считаю, давно уже проиграл, просто цепляется за куски страны вашей, ибо жалко ему, что такие большие потери да расходы понес, да за зря все. Он ведь уже на уступки вам шел, и уступки немалые. Смоленск хотел отдать, контрибуцию платить… – И Инфлянты все оставить себе вместе с Полоцком просил, – прервал Кмитич Хованского. – Вы это бросьте, пан полковник! Мы уже свою принципиальную позицию давно
