камзол и приблизился к Гордону. Гордон снял шляпу, отвесил поклон.
– Чем могу служить, сэр?
– Все очень плохо, – приветствовал Гордона Крофорд, – в городе великое смятение, я вам приказываю выступать к Таганским воротам с вашими варварами. Они хоть что-то умеют? Вы научили их стрелять?
– Да, сэр! А что случилось?
– Бунт. Из-за медных денег, – коротко ответил полковник, оглянувшись на своего адъютанта, молодого офицера-московита.
– А где сам царь? – поинтересовался Гордон, весьма удивленный новостью.
– Царь в Коломенском.
– Может и нам отправиться к нему, да защищать его там? Зачем идти к Таганским воротам?
– Нет, – Корфорд нахмурился, видимо и сам плохо соображая, как поступать в подобном случае, – я лучше пошлю лейтенанта, пусть узнает, в чем там дело…
Корфорд ускакал, а Гордон тут же вскочил на коня и приказал своему полку двигаться в сторону Серпуховских ворот, где к мосту подходила толпа человек в пять тысяч с дубинами и рогатинами. Когда Гордон достиг моста, там уже курице негде было клюнуть. Люди затопили все пространство, размахивали палками и дубинами, кричали, требуя назад свои деньги.
– Отдайте деньги! Заплатите нам за медяки и соль! – кричали из толпы. Какой-то стряпчий громко, осипшим голосом, зачитывал лист с жалобами, выкрикивая имена и фамилии виновных чиновников… – Цышей! – кричал по русско-литвински Гордон, ибо только в Речи Посполитой и учил более-менее язык Францыска Скорины. Но англичанина никто не слушал. Жилистые руки тянулись к поводьям его коня.
– А ну слазь, шельма немецкая! – орали злые бородатые лица.
– Прэч! – кричал Гордон, лупя по рукам кнутом… Неизвестно, что стало бы с Гордоном, если бы не выборные солдаты, начавшие теснить и молотить толпу мушкетами и бердышами…
Ну, а часом раньше две большие толпы шли, одна – к дому старосты Василия Шорина, а другая, в тысяч пять, – в Коломенское, где укрылся царь. Толпа затопила Коломенское, требуя увидеть государя, чтобы спросить его по поводу денег. Бледный с дрожащими коленками Алексей Михайлович вышел из церкви. Толпа враз смолкла. Но государь не стал ничего говорить, он сел на коня, ступив сапогом изначально на спину, бросившегося под ноги для подставки отрока. Тут же вновь из толпы раздались сердитые крики: – Что деется, царь-батюшка!
– Загладь обиды, государь!
– Нет мочи терпеть!
Царь оглянулся. Стрельцы в длинных до пят вишневых кафтанах испуганно жались, выставляя бердыши, окружая стеной царя. «Вот тебе и соколиная охота!» – с холодеющим лбом думал царь, понимая, что любимое занятие – охота с соколами – откладывается.
– Эй, православные! – крикнул Алексей Михайлович над малиновыми шапками стрельцов. – Чего же так в беспорядке пришли порицать своего государя!? Обиды будут заглажены! Я повелеваю немедля созвать совет! Вам остается
