изобразить ползучего режиссера пластическими средствами? – спросил он заплетающимся языком.
Денек выдался щедрым на «деятелей культуры и искусства». Я поняла, что упрекать Федора в исполнении траурной музыки на звонке бессмысленно. Он был здорово пьян, но не беспамятен. Мужчина просто развлекался: рассказывают же анекдоты про похороны, и все смеются. Кроме того, злиться на него, наблюдая пантомиму «режиссер ползучий», было невозможно. Очень уж способный гад: умудрялся как-то внушить, что именно режиссер ползет, и никто другой.
Представление завершилось возле стола. Пансков чинно уселся в кресло, взболтал содержимое моей чашки («Будь благословенна сия жидкость»), влил в себя в один прием и заорал:
– Полина, какая благодатная горечь!
– Зеленый чай, Федор, всего лишь. Когда мне его рекомендовали, гарантировали изумительное самочувствие и настроение после приема. Я впервые заварила по инструкции, попробовала и сразу сообразила – не лгали. Уже от того, что употребление этой пакости закончилось, и самочувствие, и настроение резко улучшались. А потом я втянулась, кофеина в нем очень много.
Федор Пансков сделался пьяно галантен. Извинился за вторжение, выразил готовность немедленно убраться, если он некстати. Но даже не приподнялся с места. И стало очевидным, что визит-то деловой. Подурачился мужик, пар выпустил, теперь не взорвется от переполняющих его замыслов. У тридцатипятилетнего Панскова было в избытке, даже переизбытке идей, ему никто, кроме оголтелых завистников не отказывал в талантливости, поговаривали о мощной энергетике и необыкновенной эрудиции этого господина. Федору не доставало связей и умения прогнуться перед нужными людьми. Однажды я видела, как он стоически пытался. Даже у меня создалось впечатление, что он попросту пьяно измывается. Что почудилось благодетелю, неизвестно, но вместо помощи он дал Федору в морду.
При таком раскладе топать к успеху Панскову предстояло долго и мучительно, а он по натуре был скорее спринтером, чем стайером. Федор уже крепко попивал. И, стоило удаче немного к нему запоздать, мог пропасть.
– Полина, сведи меня, пожалуйста, с Данилой Аровым, – посерьезнел Федор. – Вы ведь э-э друзья. Если он согласится у меня сниматься, я выдам э-э нетленку и заткну всех, но не за пояс, а ниже.
Меня его самонадеянность не покоробила. Они поголовно гении, которым сам дьявол не брат. А наедине с собой причитают: «Я бездарность».
– Федор, – сказала я, – мы с тобой знакомы всего полгода. – Я, позволю себе напомнить, журналист. Как прикажешь тебя рекомендовать, если я не имею отношения к кино? Это не так делается. Через неделю, надеюсь, у меня соберутся человек десять, включая Арова. Посидим, поедим, поболтаем. Я вас представлю друг другу. Там тебе и карты в руки.
– Он мне нужен э-э немедленно.
– Федор, мое терпение на исходе. Ладно, открытый
