его лежавшим на кровати; увидев его, князь быстро поднялся и сел.
Лицо его страшно изменилось. Румянец сошел с него, губы посинели, глаза сверкали диким огнем, морщины сдержанного гнева избороздили щеки и лоб. Он всматривался в лицо Вшебора, как бы желая узнать по его выражению, с чем он пришел.
– Видели, – заговорил он, – как мне испортили праздник? Эта глупая челядь! У дверей не было стражи!
Вшебор молчал.
– Сумасшедшая старая ведьма! – продолжал Маслав. – Только из жалости приютил ее. На нее иногда что-то находит, духи ее мучают, и тогда она сама не знает, что делает и что плетет.
Он встал и, опустив голову, заходил по горнице.
– Я уже давно приказал держать ее взаперти!
Он, видимо, был разгневан и с трудом сдерживал себя, потом, как бы сделав над собой усилие, подошел к нему с просветлевшим лицом, на котором еще ясно видны были следы плохо скрытого волнения.
– Вот ты видишь, шлют ко мне послов и просят вступить с ними в союз те самые, с которыми не мог справиться Болеслав! Стоит им кликнуть клич, и поднимутся тысячи мне на помощь, а я выгоню немцев.
Вдруг голос его дрогнул, словно он что-то вспомнил, и он прибавил:
– Если захочу срубить кому-нибудь голову или повесить, из-за стола прямо отдам палачу, виновных могу строго наказать. Что захочу, то могу.
Вшебор все молчал и слушал. Тогда Маслав спросил настойчиво:
– Ну, что же вы скажете?
– Присматриваюсь и дивлюсь вашей силе, – отозвался Долива. – Всюду виден у вас достаток. Могу вас поздравить.
– Может быть, ты думаешь, – живо прибавил Маслав, – что я не имел на это права? Ты слышал басни, которые рассказывали при дворе? Все это одна ложь и клевета, во мне течет кровь старых мазурских князей. Как у Лешков, так и у нас, Пясты украли наследство, а мы теперь отберем его у них. Моя кровь стоит пястовской.
Проговорив это, он опустился на сиденье, покрытое шкурой, перед огнем и в задумчивости облокотился на руку.
– Пясты не вернутся уже никогда, – заговорил он, как будто сам с собой, – Казимир не захочет подставлять свой лоб, и никто ему не поможет… А с чехами…
– Что же вы думаете начать с чехами? – спросил Вшебор, вынужденный так или иначе поддержать разговор.
– Против чехов направлю пруссаков и Мазуров, а в конце концов поделюсь с ними.
– Бржетислав не захочет делиться.
– Захочет! – возразил Маслав. – Я дам ему Силезию, пусть уж возьмет и Краков, и вместе пойдем на императора.
Все это, высказываемое отрывочными фразами, походило скорее на горячечные фантазии, чем было ответом на вопрос. Казалось, он себе самому бросал эти мысли в ответ на рождавшиеся в нем сомнения, надеясь отогнать их.
– Я объявлю себя королем, – продолжал он. – Рыкса увезла с собой все короны, но я в тех и не нуждаюсь, пусть император хранит их у себя. Мне выкуют новую, еще дороже и красивее. И не ксендз наденет
