трудно было представить себе, как приподнять эту голову, не дотрагиваясь при этом до самой сути смерти, самого вещества, которое иначе, чем мертвым, и не назовешь.
В понедельник – день всеми нелюбимый – я отправился на трамвае в Пущу-Водицу.
На кладбище, как я и предполагал, было пустынно. Легкий ветерок раскачивал длинные мачтовые сосны, росшие между могилами. Поскрипывание этого леса создавало странное впечатление – будто бродил я по давно покинутому, заросшему природой городу, среди невидимых, покрытых землей руин.
Сначала я просто прогуливался, присматриваясь к аккуратному шрифту памятников. Потом мне пришлось углубиться в узкие тропки между оградками. Кладбище это располагалось на холме, а его естественной границей с одной стороны был резкий спуск к лесному озеру. Я методично прочесывал фамилии памятников и надгробий, пока почти на самом краю кладбища перед склоном не обнаружил знакомой фамилии, небрежно написанной на железной табличке, одетой на сварной железный крест, покрашенный серебрянкой. Бедность могилы меня сперва удивила, однако, присев на скамеечку у соседней оградки, слушая кукушку, отсчитывавшую неизвестно кому остаток жизни, я естественно пришел к мысли, что человеку, увлекавшемуся всю жизнь философией, мрамор памятников должен быть чужд. Он, может быть, и креста не хотел бы. Но крест, скорее всего, поставили друзья. Родственники обычно больше заботятся о своих покойниках – за покойника не должно быть стыдно, – а то что ж это: у какого-то Босоноженко целый монумент с бронзовыми буквами, а чем наш хуже…
Вот с такими размышлениями посидев там минут пятнадцать, я уже другими глазами посмотрел на могилу – посмотрел на нее, как на сейф, который надо как-то открыть. И понял, что для каждой работы есть свои специалисты. Какие мне нужны специалисты, я тоже понял – конечно, не гробокопатели – те и стоят очень дорого, да и заложить могут, ведь дело, которое я задумал, вряд ли было законным. А потому надо было искать еще не полностью спившихся бомжей и две лопаты. И копать придется ночью, в чем тоже есть свой мистический шарм. Но на предстоящее дело я смотрел без всякого испуга и сомнения – мною двигала страсть к раскрытию тайны. Я был готов рисковать и одновременно чувствовал, что вообщем-то никакого риска в этом деле нет. Если сейчас всем наплевать на живых, то почему кто-то будет беспокоиться о каком-то мертвом, которого достанут на несколько минут лишь для того, чтобы поправить его голову, подложить под нее что-нибудь помягче, чем рукопись.
4
Ночью со среды на четверг я снова был на кладбище, только в этот раз в теплой, но внушающей некоторые опасения компании. Двух бомжей я нашел на вокзале и пообещал каждому в конце трудов на две бутылки водки. И вот теперь они с лопатами ходили вокруг могилки, приноравливаясь или ища особого вдохновения.
– Так чё ты там найти хочешь? – все допытывался один из них, коренастый с синеватым лицом. Звали его Жора, и любой его взгляд сопровождала напряженная неприятная улыбка.
– Я же сказал,
