бы он силой и сноровистостью большевиков. Тут речь уже не о политических пристрастиях. Страх за свою жизнь открыл в его душе такие бездны, о которых рассказчик, вероятно, ранее и не подозревал. Молодому писателю удалось необыкновенно точно и глубоко проанализировать человеческую натуру.
Вот на таком жёстком контрасте двух антагонистических чувствований Олеша сталкивает и резко обнажает бесстрашие, поразительную стойкость одного и животный страх, беспринципное рабское подобострастие другого. Комиссар Парфёнов перед смертью беспокоится о надличностном (о материалах комиссии, о казённых деньгах, о дорогом ему деле). Рассказчик думает только о личном (страхе за свою жизнь, боязни не впасть в немилость у атамана), он не способен проникнуться и оценить всю глубину непоказного мужества Парфёнова. И в то время, когда по документам, отобранным у рассказчика, он принадлежит к идейному лагерю Парфёнова (почему он и попал в число интеллигентов-пленников), все его симпатии оказались неожиданно для него самого на стороне бойцов отряда и самого атамана. Таким образом, перед нами известный в литературе XIX века психологический тип колеблющегося, нестойкого «подпольного человека», относящегося, в данном случае, к эпохе Гражданской войны. Его можно сравнить с образами Старцова из романа «Города и годы» К. Федина и Мечика из «Разгрома» А. Фадеева.
Харьковский коллега Олеши (а в те годы близкий друг) Валентин Катаев в своей поздней мемуарной повести «Трава забвения» (1964–1967) выводит образ комсомольца, поэта-журналиста Рюрика Пчёлкина, инструктора ЮгРОСТы, в которой работали Катаев с Олешей.
Примечательно, что Катаев рассказывает в своей повести схожую историю. В одном из эпизодов «Травы забвения» Пчёлкин переживает страх встречи с атаманом Заболотным и его хлопцами, переодетыми в красноармейскую форму. «Ужас охватил душу» Пчёлкина, «помрачил рассудок», «когда повели его расстреливать, грубо подталкивая прикладами». Он не дрожит, как рассказчик у Олеши, «мелкой дрожью». Рюрика настигает постыдная и неудержимая медвежья болезнь. Таким образом, эту сюжетную линию Катаев, в отличие от Олеши, решает в комическом ключе.
«На счастье Пчёлкина, атаман банды, читающий по складам бумаги, отобранные у «канцелярской крысы», «краснозадой гниды», натыкается на печатную инструкцию, в которой «содержался пункт первый о борьбе со всеми злоупотреблениями местных советских властей и нарушениями законности». <…> Именно это и спасло Пчёлкина».[229] Хлопцы отряда отпустили комсомольца, сначала «весьма быстро и грубо удостоверившись, что он не жид», дав «студенту» коленом под зад и пустив для острастки ему вдогонку несколько пуль. «Пчёлкин бежал, как заяц от охотников… Драпал… Бедняга от страха совсем сбрендил».[230]
На излёте «оттепели», будучи одним из ведущих советских писателей, Валентин Катаев мог, конечно, писать о каких-то эпизодах Гражданской войны уже весело и трагикомично, но у Олеши в 1922 году, очевидно, была внутренняя
Катаев В. Трава забвения // М.: Вагриус, 1999. С. 325.
Там же. С. 327–328.
