рубероидом. Фундамента нет, и «дом» стоит на четырех кирпичных столбиках по углам.
По бокам вместо фундамента обшивка из гнилых досок, присыпанных опилками. Когда-то такой фундамент спасал жилье от зимней стужи, но сейчас все это прогнило: зимой снег наметает в подполье, а в щели между досками пола дует холодом. Печь здорово дымит, коптит, и потому в доме витает копоть и сажа, хотя тепла дает эта печь много. Окна тоже все прогнили, и их нельзя теперь открывать – рамы рассыпаются и вываливаются стекла. К тому же полностью сгнили три венца сруба, что увеличивает дыры в подполе и «тягу» оттуда в жилье.
Единственное, чем отличается это жилье от жилья моего далекого предка-язычника, – это то, что изба не курная, нет волокового окна, а над ней возвышается печная труба, да вот еще не лучина светит по ночам мне, а все же «лампочка Ильича». За водой ходи на улицу к ближайшей колонке (когда там вода бывает!), газом, даже привозным, пользоваться не разрешают по противопожарным нормам – плитку можно поставить в единственном месте, но это место вплотную к печке, да и высота жилья тоже не позволяет.
И опять – сортир. К нам приехал на недельку отдохнуть из Москвы внук Ларисы. Он на полгода всего-то старше нашего Павла. И когда у этого шестилетнего москвича мы спросили: «Миша, тебе где больше нравится: в Москве или в Карабанове?», он, немного подумав, сказал: «Вообще-то в Карабанове. Вот только уборная в Москве лучше. А это такое место, которое человеку нужно каждый день». Он был у нас зимой, и его легко понять.
Здесь, в Карабанове, «принято» делать сортир не во дворе, а под одной крышей с жилым помещением: в сарае, в холодных сенях. У этого одно преимущество перед дворовым сортиром: не надо выскакивать на улицу по нужде, а всего лишь пробежать несколько шагов под той же крышей. Но летом этот плюс становится большим минусом: вонь проникает в дом. Особенно когда ветер дует со стороны сортира в дом. К нам, например, в такое время можно пройти через сени, лишь зажав нос. У меня еще хуже обстоит дело с сортиром потому еще, что у него нет выгребной ямы. Просто сортир стоит чуть выше фундамента-завалинки, и его содержимое растекается под домом и по сараю. Это пропитывает весь дом вонью сортира. Зимой я этого не замечал, зато с наступлением весны и летом насладился этим безмерно…
Я покупал этот полуразвалившийся дом с расчетом, что на его месте и вместо него построю себе то, что хочу. Мне уже перевалило за сорок лет. Моему сыну пошел седьмой год. Паспортная система, ограничения на право проживать в Москве и другие препятствия, существующие для советских людей – самых свободных на всем белом свете, не дают нам жить вместе. Мы не можем из-за этих ограничений «воссоединиться» в собственном Отечестве. У Ларисы очень старые и почти беспомощные родители. Они уже нуждаются в постоянном уходе. Взять их к себе не может ни Лариса в Москву, потому что живут они в разных концах столицы и закон не позволяет им съехаться и жить вместе, ни я, потому что взять их в Карабаново мне некуда. Да и как они будут у меня жить? Без воды, без газа, без… тьфу, черт, опять этот сортир!
