доброжелательна, добротна и подробна, но лишена четких оценок[69].
Исследователи не раз обращались к отдельным сторонам наследия Ф. Наумана. Его теологическая деятельность, его поворот к «социальному либерализму», его – важные для обоих – отношения с М. Вебером неоднократно подробно изучались[70]. Однако интересующие нас проблемы, анализ их места в мировоззрении Наумана не были предметом исследования. Вскользь упоминая экспансионистские идеи Наумана, авторы остаются на уровне констатации приоритета для него агрессивной внешней политики как главной задачи государства и империалистичности его воззрений[71].
Несколько более повезло Отто Хётчу, который в специальных исследованиях-воспоминаниях предстает как знаток русской истории, экспансионистский публицист и, более того, как «воспитатель в немецком образованном слое вкуса к внешнеполитическому мышлению»[72]. Не может не вызывать удивления, что его деятельность до Первой мировой войны не стала предметом отдельного исследования. Если «Книге в память Отто Хётча» присущ некритический подход к наследию Хётча, то более поздние работы, особенно У. Лишковского и в еще большей степени Г. Фойгта, затрагивают разные стороны многогранного наследия О. Хётча[73]. Эти работы интересны серьезным анализом его позиции по отношению к России. Убеждение Хётча в необходимости взаимопонимания Германии и России, в общности их интересов в борьбе против Англии и США рассматривается исследователями его взглядов как опередившее свое время.
Деятельности Адольфа Штёкера, учителя и в некоторых вопросах предшественника Наумана, посвящены работы Г. Коха и М. Имхоф[74]. В схожих по затронутым темам и оценкам работах Штёкер понимается как консерватор, писавший о социальном единстве немецкого народа в духе протестантско-аграрной утопии. Обращает на себя внимание стремление авторов выдвинуть на первый план социальную, политическую и в какой-то степени экономическую агитацию Штёкера как особую научную проблему.
В современной историографии тема агитации и пропаганды в кайзеровское время изучена слабо как в теоретическом плане, так и в ее конкретных проявлениях. Если терминология и эволюция понятий «агитация», «пропаганда», а также близкого по значению и – особенно на рубеже веков – употреблявшегося как синоним понятия «реклама» достаточно разработана[75], то этого нельзя сказать о конкретно-историческом аспекте проблемы. Правда, имеется ряд тематически близких работ, посвященных либо времени Бисмарка[76], либо зарубежной или военной пропаганде во время Первой мировой войны[77]. Эти работы дают возможность опереться на некоторые важные положения. Например, анализ войны и предшествующих событий как коммуникативного процесса – не только пассивного: в виде использования прессы для отражения событий в восприятии авторов, но и активного: как инструмента
См.:
Russland-Studien. Gedenkschrift für Otto Hoetzsch. Stuttgart, 1957. S. 10.
При этом значительное большинство работ посвящено британской пропаганде (см.: The great war of words. British, American and Canadian propaganda and fiction. 1914–1933. Vancouver, 1987;
