участие в походах (Mela, II, 103; III, 29–30; Clem. Alex. Strom., IV, 8, 62)[282]. По прикидкам К. Ф. Смирнова, 20 % савроматских погребений с оружием и уздой принадлежали женщинам[283]. По подсчетам же волгоградского археолога В. М. Клепикова, лишь в 9 % женских погребений Нижнего Поволжья в IV–I вв. до н. э. было оружие (в 14 случаях), причем лишь в трех погребениях это были колчаны со стрелами и еще в трех – колчаны и мечи, в остальных могилах это было ритуальное оружие[284]. В нижнедонском могильнике у хутора Новый среднесарматского времени 15 женщин (из 197 могил) были погребены со стрелами и клинками – тем же комплектом оружия, что и у мужчин[285]. Это вооружение, в общем, согласуется со свидетельством Помпония Мелы о том, что такие конные воительницы у приазовских племен были снабжены луком и стрелами как главным оружием; умели они действовать и арканом (Mela, I, 103; III, 29–30). Антрополог Е. В. Перерва объясняет высокий травматизм женщин в среднесарматский период на Нижнем Дону и Волге именно их участием в боевых действиях[286]. Убийство врага у этих племен, можно предполагать, было своеобразным обрядом инициации, после которого девушка могла выйти замуж (Hdt., IV, 117; Mela, I, 103; Nic. Damasc. Paradox. ethn., 21)[287]. По сообщению Псевдо-Гиппократа, девушка савроматов могла выйти замуж, лишь убив трех врагов и исполнив некие обряды (Ps.-Hippocrat. De aёr., 17), что, в общем, может соответствовать неким инициационным обрядам. С другой стороны, судя по нижневолжским и нижнедонским археологическим материалам, с оружием погребались женщины в возрасте 20–35 лет (иногда с детьми), что вряд ли соответствует возрасту проведения инициации[288]. Однако и в этом нет явного противоречия с источниками. По крайней мере, тот же Псевдо-Гиппократ замечает о савроматской женщине, что «она избирает себе мужчину, прекращает скакать верхом, пока не настанет необходимость во всеобщем походе» (Ps.-Hippocrat. De aёr., 17). Вероятно, подобное положение сохранялось и позднее, особенно в более неспокойных приграничных регионах. По крайней мере, положение женщины в сарматском обществе было достаточно высоким.
Возможно, традиция воительниц своими корнями уходит в более ранний савроматский период, когда при значительных потерях среди мужского населения женщины могли участвовать в походах (Ps.-Hippocrat. De aër., 17; ср.: Hdn., VI, 5, 3)[289]. Археолог А. П. Смирнов полагал, что при отсутствии мужчин, ушедших в поход, женщины савроматов могли создавать свои военные отряды[290]. С таким утверждением вряд ли можно согласиться (см.: Palaeph. De incred., 33)[291], хотя в определенных экстренных случаях подобное могло происходить. Так, в легенде о происхождении амазонок их воинственность объясняется тем, что мужчины погибли на войне (Just., II, 4, 1–11), а в южноосетинском варианте нартовского эпоса упоминается группа женщин, которая после гибели своих мужей упражнялась во владении оружием и отомстила обидчикам; также и в каракалпакском эпосе «Сорок девушек», связанном с сако-массагетским субстрактом, упоминается отряд девушек[292]. На центральноазиатские корни этого обычая, вероятно, указывает участие сакских и массагетских женщин в боевых действиях,
4 Хазанов 1971: 85 (ср.: 67); 1975: 86–87; Стрижак 2007: 75; Сланов 2007: 19; 2013: 291–322; Медведев 2009: 7; Клепиков 2014: 49; Яценко 2015: 9; Яценко, Вдовченков 2015: 176–177.
1 Смирнов 1964а: 201; ср.: Хазанов 1970а: 141; Шевченко 2014: 408–412. Как отмечает Н. Ф. Шевченко (1993: 50), в 10 % от общего числа могил Северо-Западного Кавказа находят женские останки с оружием, главным образом с луками, а также с мечами, копьями и дротиками.
2 Клепиков 2014: 39; 2015: 48; ср.: Хазанов 1970а: 142; 1971: 43, 85; Сланов 2013: 294. Как заметил А. В. Симоненко (2010: 251; 2015: 326), в Северном Причерноморье вообще нет сарматских женских погребений с оружием. Он же отмечает, что раннесарматские погребения женщин с оружием не являются свидетельствами об амазонках, это была простая необходимость опасного кочевого быта (Симоненко 1993: 105; 2010: 251–252; 2015: 325–327).
Яценко 2015: 11; Яценко, Вдовченков 2015: 177.
Перерва 2016: 28, 33.
Шевченко 1993: 51–52; Кривошей 2014: 209.
Нижняя Волга: Клепиков 2014: 39; 2015: 48–49; Нижний Дон: Яценко 2015: 11; Яценко, Вдовченков 2015: 176.
Смирнов 1964а: 209; 1971: 190; ср.: Булах 2004: 18–19.
Смирнов 1971: 190; Кривошей 2014: 209, 211; ср.: Богаченко 1998: 17.
Косвен 1947: 35.
Амазонки: Плетнева 1983: 9–10; осетинский эпос: Калоев 1959: 45–50; ср.: Булах 2004: 24; каракалпакский эпос: Толстова 1984: 188–206.
