скоро они уже будут настоящими воинами. Те сразу возвысились в своих глазах и в глазах своих сверстников – ещё бы, Алтузак-хан уже видит в них храбрых воинов и объявляет об этом во всеуслышание, и это – значащее признание.
Устроили пир на берегу Ашкадара, и сам хан отрезал от мяса марала по кусочку и из своих рук угостил каждого из молодых охотников. Это особая честь для юношей: согласно древнему обычаю, при сборе войска хан разрешает им присоединиться к нему. Их радость не имеет границ, но они, сдерживая чувства, никоим образом не проявляют её – не пристало им, гордым башнякским воинам, веселиться и шуметь пред лицом хана и уважаемыми старейшинами, присутствующими здесь. А ночью каждый их них, лёжа в своей постели, долго не может уснуть, живо представляя себе будущие битвы и сражения, в которых они, конечно же, будут победителями; громкая слава непобедимых воинов и всемерное уважение ожидают их, и с такими мыслями они, воодушевлённые, засыпают лишь под утро.
Алтузак-хан, как и народ его, закончив дела дневные, тоже ложится спать. И возвращается опять в тот самый сон…
Он выбирается из камышей, чтобы узнать, что напугало птицу волшебную. Вот он выбрался уже на открытое пространство, и смотрит внимательно по сторонам. Вокруг Алтузака волнистая степь с рассыпанными по ней небольшими холмами и островками леса. Вид здесь совсем не такой приветливый, что был у озера: тёмное небо хмурое словно бы давит, вызывая тревогу смутную, а степь вокруг бурая, как будто выжжена жестокой засухой (страшное зрелище для башняка). Солнца не видно из-за серого, тяжелого неба и Алтузак, для которого степь всегда была родным домом, к удивлению своему не может определить, в какой стороне юг.
Он оборачивается к озеру, чтобы сориентироваться. Озера нет, перед ним совсем другой пейзаж: катит свои волны неторопливая река, а далее, за ней, возвышаются горы, покрытые лесом. Алтузак сразу узнал Агидель и горы Урала. Река эта течёт на север – хотя во сне всё может быть и по-другому – и он поворачивает голову в сторону, где должен быть юг. Там, вдалеке, виднеется гора Кунгак-тау, полого устремляющаяся вверх и замыкающая гряду, протянувшуюся с севера на юг.
Внезапно нахлынула, откуда-то извне с сокрушающей силой, потребность попасть на вершину Кунгак-тау, охватила неистово Алтузака и заставила забыть обо всём, кроме этого устремления всепоглощающего. В глазах стало темно: он ничего не видит, – но он чувствует, что всё окружающее вдруг завертелось вокруг него в вихре, и он перестал ощущать своё тело – оно растаяло и исчезло, а он, Алтузак, всё же каким-то образом осознаёт происходящее. В окружающей тьме мелькают какие-то искры (звёзды?), какие-то неясные очертания чего-то неопределённого. А затем, спустя вечность, ощущение своего тела стало возвращаться постепенно – исчезли искры, и непонятные образы стали принимать какие-то, почти узнаваемые, формы. Вновь появилось ощущение опоры под ногами, а вскоре вернулось и его обычное зрение, – если только оно может быть обычным во сне.
Он
