жгуты проводов. Лампа лопнула и свет погас. Я пытался высвободить ногу, когда меня сзади кто-то схватил за руку и с силой дернул. Дурак, – Павел печально ухмыльнулся, – подумал, что меня спасают, прибежали на шум и теперь все будет пучком.
Павел замолчал. С улицы донесся далекий грохот и скрежет.
– Не знаю, – Павел заговорил снова, на его лбу выступила испарина, – возможно, я бы и смылся, но нога застряла в щели. Смутно помню…. Все вокруг сыпалось и трещало. Чучело в черной шляпе выбил дверь и забрал меня. Он тащил за руку, словно зверь добычу. А я думал, что меня придавило, лежу в бунгало без сознания и вижу кошмар. Но нет, все происходило в натуре. Волочил по растрескавшемуся асфальту, по разрушенным улицам изнанки. Я все ляжки и спину ободрал.
Мне повезло. Под ногами бледнолицего урода провалился асфальт, наверное, прорвало трубы и почву вымыло. Чувак в шляпе грепнулся в яму. Он висел на моей руке и пытался выкарабкаться. Я немного очухался, стал кидать в него камни, куски кирпича, даже плевался. Мне подвернулся обломок доски, всмятку разбил мерзкую рожу деревяшкой, лишь, после того, как удалось загнать ему в глаз расщепленный конец, он отпустил меня.
Несколько дней я скрывался в подвале. Забился в угол и ждал, пока меня спасут, но никто не пришел. Голод выгнал меня на улицы. Я поймал и убил первое, что могло его утолить. Как это прозвучит не странно, трофеем оказалась кошка. Обыкновенная кошка с белыми пятнами. Мне даже не пришлось за ней гоняться, она оказалась домашней. Подманил ее «кыс, кыс, кыс». Она дурочка терлась о мою ногу и урчала, а я с палкой в руках размышлял, куда бы ей треснуть, чтобы убить сразу.
Короче, я ее того,… освежевал и заднюю ногу съел сырой. Ночью у меня скрутило живот, словно проглотил не мясо, а битое стекло. Я все выблевал, на утро хотел доесть остатки, но кошатина уже протухла.
Черты лица Павла заострились, на скулах вздулись бугры. Он вперил взгляд в стену и пока рассказывал, казалось, снова переживал дни своих страданий. Слушая его, Генка думал, что ему, черт побери, здорово повезло, не окажись Павла рядом, все могло быть по – другому.
– Да, – Павел тяжело вздохнул и опять замолчал.
– Что потом? – спустя несколько минут решился нарушить тишину Генка.
– Потом? Потом я стал присматриваться. Мне снова подфартило. Однажды ночью, когда делал очередную вылазку в поисках жратвы, набрел на музей, тот, что на Ленина. Там все это добро, – он кивнул головой на кучу металлолома в углу, – нашел. Музей это вообще отдельный разговор, к нему вернусь позже.
Город не пуст как могло показаться на первый взгляд, он населен. «Свиньи» – это, так сказать, их зауряды, или обыватели, без разницы, короче основное население. Они плохо слышат и зрение ни к черту, они передвигаются как беременные хрюшки. Я их так и зову «свиньи». Тебе придется, скоро с ними познакомится. Их не надо искать, стоит только разозлиться или хорошенько испугаться, они сами придут. Их везде навалом.
– Тогда почему
