поникла, сгорбилась, как от непосильной ноши, и с болью в сердце выдавила:
– Наш дом богатый и хозяйство крепкое… было. На всю деревню красовался. Отец никого не боялся – сильный и смелый… а матушка – красавица, каких поискать. К нам первыми пришли, ночью. И не Валиановы наемники, а шайка мародеров без роду-племени… Меня после дядя забрал в свою семью. Так вот вышло, что я у них ночевала. Мы с сестрами на луну гадали, женихов перебирали… пока моего отца с матерью убивали.
– Вот оно как, – Вит обернулся и горько вздохнул. Его старческие глаза заблестели от слез, и я не выдержала, всхлипнула.
Глаша подвинулась к сироте, протянула ей корзину с пирожками, начиненными всякой всячиной, и печеной картошкой с луком, что я в таверне вчера утром купила.
– Ешь, горемычная, мне еда завсегда с горя помогает и от любой хвори, – посоветовала она, заботливо поднимая холстину.
Затем, громко шмыгнув носом, тоже решила «подлечиться».
Вит согласно покачал головой, отворачиваясь, и я, глядя на дружно жующих Марийку и Глашу, присоединилась к перекусу, не забыв ему предложить тоже полакомиться. Макнула картошечку с лучком в берестяную солонку. До чего вкусно-о!
Как ни странно, но «несравненная» Глафирия довольно быстро и без особых затей помогла Марийке успокоиться и обвыкнуться в нашей маленькой компании княжеских невест. Мы до самого вечера слушали Глашины истории о жизни в клане гиен. Теперь я понимаю тех бедняг, всем миром решивших собрать приданое, чтобы сбагрить это «швартовское яблочко» хоть куда-нибудь. Уверенности в себе и непрошибаемого упорства самой старшей из нас девице было не занимать.
Красный, полыхающий закат – верный предвестник жаркого денька – расцветил небо яркими красками. Сочная, радующая глаз молодая листва тихонько шелестит на легком ветерке, словно обменивается с ним новостями. По одну руку лес, по другую – река плавно несет свои воды вдаль. Помимо топляка в прибрежных зарослях встречаются хатки бобров, а иной раз и сами бобры – забавные, с перепончатыми лапами и хвостами-веслами. В небе летят косяки перелетных птиц, возвращающихся на гнездовья из теплых краев. И ехать нам вдоль берега еще пару дней.
Мы с Марийкой замерли, словно по команде, и уставились на обнаженного по пояс Романа: зашел по колено в реку и моется, горстями обливаясь водой и довольно отфыркиваясь. Мы невольно залюбовались его ладной, крепкой фигурой, гладкой кожей, под которой красиво перекатываются мускулы – сплошное загляденье. Тем более кот-оцелот не сдерживает свою сущность: выпустил блестящий пушистый хвост из специально скроенных штанов, и тот размеренно ходит туда-сюда, выдавая благостное, расслабленное состояние хозяина.
Заметив нас, Роман выпрямился и приветливо улыбнулся, склонив голову:
– Рад видеть прекрасную травницу и юную красавицу. – Затем, махнув ладонью на реку, почти промурлыкал: – Лу Савери, лу Марийка, присоединяйтесь. Весна нынче добрая, вода освежает.
– Благодарствую,
