и венгерскую общественность, возмущенную попустительством властей соседнего государства международному терроризму.
В противоположность большинству австро-венгерских лидеров он давно пришел к убеждению, что конфликт с Сербией, неминуемо приведет к войне с Россией.
После Сараево на этот счет у него не осталось никаких иллюзий, и он всеми силами противился сербскому ультиматуму.
И отнюдь не ради целостности и сохранности Сербского королевства, а во избежание катастрофического для Монархии и собственной страны вооруженного конфликта с могучей, несмотря ни на что, Россией.
Именно поэтому Тиса, как мог, пытался удержать министра иностранных дел, графа Берхтольда, от рокового шага.
Он указывал на «отсутствие достаточных оснований для привлечения к ответственности Сербии», на неблагоприятную международную обстановку и соотношения сил с точки зрения интересов Монархии.
«Сербскому правительству, – не уставал повторять он, – надо дать время, чтобы доказать ему свою лояльность».
Однако под мощным давлением императора и его воинствнно настроенного окружения к середине июля Тиса радикально изменил свою позицию.
В результате на решающем заседании коронного совета под председательством Франца Иосифа Тиса дал свое согласие на войну.
Многие историки считают, что радикальная перемена в позиции главы венгерского правительства от мира к войне произошла после его встреч с настроенным крайне воинственно кайзером и послом Германии в Вене фон Чиршки.
По мнению ряда венгерских ученых, главной причиной перехода Тисы на позицию партии войны была уверенность в том, что удастся привлечь на сторону Центральных держав Болгарию с тем, чтобы держать в узде колеблющуюся союзницу Румынию.
Кроме того, германское правительство, располагавшее действенными рычагами давления на Бухарест, заверило Вену и Будапешт в том, что Румыния останется нейтральной, а если и вступит в войну, то на стороне Центральных держав.
Это имело весьма важное значение, поскольку, снималась угроза нападения Румынии в тыл австро-венгерской армии и отпадала опасность вторжения румынских войск в Трансильванию.
Конечно, это был аргумент, но считать его главной причиной все-таки вряд ли возможно.
Будучи государственным деятелем имперского масштаба, Тиса в своих решениях никогда не исходил из узко венгерских национальных интересов.
Он прекрасно понимал, что и эти интересы, и само существование Венгрии неразрывно связаны с благополучием Монархии и ее отношениями с Германией.
По большому счету вопрос для него стоял: или-или.
Процветает Монархия – процветает Венгрия, хиреет Монархия – слабеет Венгрия.
Именно поэтому венгерский биограф Тисы, историк Ф. Пелёшкеи, полагал, что «вера в материальную, военную и духовную мощь Германии была и осталась самым слабым пунктом его внешнеполитической концепции, и со свойственной
