писать повестку.
– А Федя вовсе и не чужой, – собеседница явно входила в раж. – Я ж говорю вам, он к Кузьме как к сыну. А что строг с ним, так это правильно. Федя – человек справедливый. Просто так руку не поднимет. И потом, Кузьма сам не подарок. То нахулиганничает, то двойку из школы принесет. Опять же из дома сбегает…
– А по каким предметам Кузьма получает двойки? – поинтересовалась Валентина.
– По всяким. По русскому, по математике, по этой… как там ее… физике…
Валентина смотрела на собеседницу с удивлением. «Господи, бывает же такое! Это ж надо настолько не интересоваться собственным ребенком». Если бы перед Глушенковой сейчас сидела горемыка-пьяница, чьи жизненные интересы давно на дне бутылки, все было бы ясно. Но ведь нет: в глазах женщины еще теплится разум, а сердце еще способно любить. Только вот любовь эта распределена как-то уж слишком несправедливо – мужу все, а сыну ничего. Именно это и угнетало Глушенкову. По опыту она знала, что в девяноста из ста подобных случаев ребенок, оказавшись вне дома, уже никогда туда не возвращается. И дело тут не в побоях и издевательствах ненавистных мачех или отчимов. Просто дети не умеют прощать предательство.
– А где Кузьма то? – спросила женщина.
– В приемнике-распределителе, – ответила Валентина. – Это недалеко. Я вам выпишу постановление и пропуск. Паспорт у вас с собой?
Женщина пошла к вешалке, где висел полушубок. Очевидно, паспорт лежал в нем. Глушенкова ждала, когда та извлечет документ, но тут случилось неожиданное.
– Я паспорт дома забыла, – заявила вдруг женщина.
– Но без удостоверения личности вам мальчика не отдадут! – сказала Валентина.
Странно, но в глазах гостьи она прочла облегчение.
– Тогда, может, я за ним завтра приеду?
Глушенкову словно током дернуло. Она много раз слышала эту фразу, и слово «завтра» в таком контексте означало «никогда». Первым ее порывом было встать из-за стола, вынуть из полушубка паспорт и отхлестать им непутевую мать по лицу. Но гнев быстро утих, уступив место жалости к забитой, безвольной женщине.
– Может, Кузеньку в какой интернат определить? – жалобно, чуть не плача, пробормотала гостья.
Валентина красноречиво молчала.
– Знаю, что вы обо мне думаете: завела хахаля и теперь от обузы хочет избавиться. А ведь не так это! Я их обоих люблю. И сыну только добра желаю. Мы ведь все вместе уже сколько живем, и никак они с Федей не поладят. А у Феди нрав суровый. Боюсь, не случилось бы беды…
– Так бросьте этого Федора и живите с сыном вдвоем! – посоветовала Валентина.
Женщина чуть подалась вперед, видимо, хотела что-то ответить, но тут же и передумала. Время шло, а она все молчала. Глушенкова поняла: кого бросать, а с кем жить, она уже давно выбрала. И, может быть, это даже к лучшему. Валентина представила жизнь Кузьмы по возвращению домой. Первое время отчим, конечно, не станет трогать мальчика, побоится, но рано или поздно сорвется. Вновь начнутся побои,
