емейства, Уинчестеры и бунтовщики Сент-Джеймсы, горячо протестовали против его назначения. Но поднятый ими шум не имел серьезных последствий, поскольку король решил поступить по-своему. Барон Лоуренс хорошо понимал, что стояло за этим повелением короля. К несчастью, он был единственным человеком в Англии, который поддерживал отношения как с семейством невесты, так и с семейством жениха.
Именно данное обстоятельство, как и вся ситуация, барону и не льстило. Он полагал, что все эти треволнения способны только сократить срок его и так не слишком длинной жизни. Поскольку церемония должна была происходить на нейтральной почве, король свято верил, что собравшиеся будут вести себя пристойно. Но Лоуренс не льстил себя надеждами на сей счет.
Окружавшие его люди были настроены крайне агрессивно. Одно неверно сказанное слово, один неверно воспринятый взгляд или жест могли стать той искрой, от которой вспыхнет пожар. Только Богу было известно, как чесались у всех этих людей руки, как они жаждали крови, потоков крови. Это было написано на лицах всех присутствующих.
Между расположившимися в зале двумя враждующими семействами на стуле с высокой спинкой восседал епископ в белых церемониальных одеждах. Взгляд его был устремлен прямо перед собой, он старался не смотреть налево, где сгрудились Уинчестеры, в то же время он старался не замечать и разместившихся справа людей Сент-Джеймса. Чтобы как-то занять время, священник барабанил кончиками пальцев по деревянной ручке кресла. У него был вид человека, страдающего от надвигающегося приступа тошноты. Время от времени он вздыхал, издавая при этом тонкий, жалобный звук, напоминавший барону всхрапывание старой больной кобылы. Только эти звуки и нарушали гнетущую тишину, царившую в огромном зале.
Лоуренс в отчаянии покачал головой. Он знал, что епископ не в состоянии прекратить кровопролитие, если оно назреет. Жених и невеста ожидали в отдельных комнатах наверху. Только после того как приедет король, их приведут или приволокут силой. Господи, помоги этим двоим, так как ад готов разверзнуться у них под ногами.
Этот день и в самом деле был днем гнева. По периметру зала между воинами короля Лоуренсу пришлось дополнительно выставить людей из собственной стражи. Это было неслыханно для брачной церемонии, как неслыханно было и то, что прибывшие гости были одеты и вооружены как для сражения. Уинчестеры были так тяжело экипированы, что едва могли двигаться. Их высокомерие было оскорбительным, а лояльность – более чем сомнительной. И все же Лоуренсу было трудно осуждать этих людей. Конечно, он расценивал их поведение не только как вызов королю, но и как осуждение своего беспрекословного подчинения монарху. Но что греха таить, король был глуп, как утка.
Вся Англия знала, что он свихнулся, но никто не отваживался произнести это вслух. Смельчак, посмевший сказать правду, тут же лишился бы языка, и это было бы еще самым милосердным наказанием. Свадьба, которая вот-вот должна была состояться, была достаточным свидетельством для самого ярого приверженца короля, что их господин действительно тронулся умом. Король как-то говорил Лоуренсу, что хочет всех примирить в королевстве. У барона тогда даже не возникло желания возразить против этой детской наивной мечты.
Но, несмотря на свое реальное или мнимое безумие, Георг оставался их королем, и гости, будь они прокляты, обязаны оказать ему должное почтение. Нельзя терпеть их вызывающее поведение. Вот двое из самых опытных бойцов семейства Уинчестеров, дядья невесты, недвусмысленно поглаживают эфесы своих шпаг. Воины Сент-Джеймса, заметив это, немедленно отплатили тем же, сделав дружный шаг вперед. Но они не притронулись к своему оружию, хотя, по правде говоря, большинство из них и не были тяжело вооружены. На лицах Сент-Джеймсов промелькнули презрительные улыбки. Лоуренс подумал, что ухмылки их весьма красноречивы.
По численности Уинчестеры в шесть раз превосходили клан Сент-Джеймсов. Но это не давало им никаких преимуществ. Сент-Джеймсы были более жестокими. Об их преступлениях ходили страшные легенды. Поговаривали, что они были способны вырвать человеку глаза за один недружелюбный взгляд; они били человека в самые уязвимые места только для того, чтобы услышать, как он завоет от боли; и только Бог знает, как они расправлялись со своими врагами. Душераздирающих способов было слишком много, чтобы пытаться их представить.
Внимание Лоуренса привлекло волнение, возникшее во внутреннем дворе замка. По ступеням вверх бежал личный помощник короля, человек с мрачным выражением лица, по имени сэр Роланд Хьюго. На нем был праздничный наряд, но его яркие красные чулки и белая туника делали его грузную фигуру похожей на тумбу. Лоуренс подумал, что Хьюго чем-то напоминал ему надутого петуха. Но поскольку тот был лучшим другом барона, Лоуренс устыдился своих недобрых мыслей.
Приятели крепко обнялись. Потом Хьюго отступил на шаг и приглушенным голосом сказал:
– Я скакал впереди последнего королевского отряда, король будет здесь с минуты на минуту.
– Господи, благодарю тебя за это, – с явным облегчением
