партиям, что их стрелы против вражьего замка попадают также в церковные окна.
С самого начала трудную проблему для национал-социалистов представлял мюнхенский кардинал-архиепископ фон Фаульгабер. Истинный князь церкви по своим взглядам и осанке, быть может, несколько уступавший по уму Пачелли69, бывшему тогда в Мюнхене нунцием, мастер политических сентенций, великолепно умевший выбирать для них место, время и нужное слово, Фаульгабер был монархистом и врагом революции. Но вместе с тем он как католик был врагом национализма, а как баварский кардинал придавал своему ультрамонтанству70 заодно характер не от мира сего и местный, партикуляристский оттенок. Национал-социалисты вскоре открыли эти черты Фаульгабера. Кардиналу принадлежит крылатое слово, что революция была клятвопреступлением и государственной изменой; с течением времени это выражение почти не утратило своей зажигательной силы. На мюнхенском католическом съезде в августе 1922 г. он выступил также против «басен еврейской прессы». Правые союзы с их баварским патриотизмом находили в этих изречениях благодарнейший материал для своих лозунгов, но национал-социалистам изречения кардинала были не совсем по душе. Так, например, этот человек, проповедующий «римский мир», протестовал против военных праздников, осуждал политические убийства и приравнивал к этим убийствам также травлю, которую вела пресса крайнего правого лагеря. Это било, можно сказать, не в бровь, а в глаз.
Поэтому национал-социалистам не нравился также лозунг о клятвопреступлении и государственной измене, тем более что он отдавал монархизмом и слишком мало говорил о долге по отношению к своему народу, долге естественном, не нуждающемся в присяге. «В речах мюнхенского кардинала имеется “хорошее и вредное”, – констатировал Розенберг, выступая против подозрительного князя церкви как бы в роли провозвестника новой религии. – Из всех классов и вероисповеданий с непреодолимой силой вырастает новое, юное и жизнерадостное миросозерцание. Со временем оно явится куполом, под которым будут собраны и будут бороться друг за друга не все расы, но все немецкие племена. Это – идея народности».
Эта розенберговская теория «купола» была впоследствии развита в настоящую догму. Это – учение о новом миросозерцании; во многом оно остается умышленно индифферентным, предоставляя каждому спасаться на свой лад. Бедное программными положениями, индифферентное в этическом отношении, оно зато универсально в своих притязаниях на господство; в этом отношении распростертый над добром и злом «купол» всеоправдывающего национал-социализма является явным конкурентом единоспасающей церкви.
Гитлер и здесь придал идее форму, приспособленную для масс: «Мы не желаем другого бога, кроме Германии. Что нам нужно, так это фанатизм в вере, надежде и любви к Германии».
Уход из единого фронта с треском разбил то зеркало, в которое два года самодовольно
