колебаний.
Лили закусила губу, пытаясь скрыть, как ей на самом деле больно это слышать.
– Ну, по поводу брата Прокатись-на-Моем-Жеребцарии можно не беспокоиться. Он никому не скажет.
– А найдется здесь место, где вампир мог был спокойно перележать день? – спросил Рафаэль.
Брат Захария не заметил, что схватка с оборотнями затянулась, и солнце вот-вот взойдет. Рафаэль бросил на него сердитый взгляд, когда он промолчал.
– Что, место есть только на одного? Тогда это для Лили. Я за нее отвечаю.
Лили отвернулась, чтобы Рафаэль не видел выражения ее лица, но Захария увидел. Он знал это выражение по тем временам, когда сам еще был способен чувствовать подобное, – любовь, которая была настолько сильна, что причиняла боль.
В грузовом трюме нашлось место для обоих вампиров. Направляясь туда, Лили чуть не споткнулась о мертвую Сумеречную охотницу.
– О-ой, Рафаэль! – весело воскликнула она. – Это же Кэтрин Эшдаун!
Брата Захарию словно обдало холодными брызгами морской воды – так неподдельно безразлична была Лили к человеческой жизни. Затем она запоздало вспомнила о его присутствии.
– О нет, – прибавила она не слишком убедительным тоном. – Какая бессмысленная трагедия.
– Иди в трюм, Лили, – приказал Рафаэль.
А вы? – спросил Брат Захария.
– Я буду оставаться здесь столько, сколько смогу, чтобы испытать себя, – сказал Рафаэль.
Лили вздохнула.
– Он – католик. Очень католический католик.
Пальцы ее нервно сжимались и разжимались снова, словно ей хотелось схватить Рафаэля и потащить за собой. Но она лишь слабо помахала Захарии – так же, как при первой встрече.
– Брат Кубики-на-Животарии, – сказала она. – Приятно было с вами познакомиться.
Взаимно, ответил Брат Захария, и она вприпрыжку спустилась по лестнице в трюм.
Что ж, она хотя бы сказала, как звали эту женщину, и Брат Захария мог отнести тело ее родным, а потом забрать его в Город Костей, где она обретет покой – в отличие от него самого.
Он опустился на колени рядом с покойницей и закрыл ей глаза, невидяще смотревшие в небо.
Ave atque vale[2], Кэтрин Эшдаун, пробормотал он.
Поднявшись, он обнаружил, что Рафаэль все еще стоит рядом – хоть и не смотрит ни на него, ни на мертвую Охотницу. Рафаэль глядел на черное море, тронутое лунным светом, и на черное небо с тончайшей серебристой линией по краю.
Рад знакомству с вами обоими, прибавил Брат Захария.
– Представить себе не могу, с чего бы, – сказал Рафаэль. – Все эти клички, которые выдумывала Лили, были очень обидными.
Люди нечасто шутят с Безмолвными Братьями.
Рафаэль, видимо, представил, каково это – когда никто не смеет шутить рядом с тобой, – и вид у него стал мечтательный.
– Должно быть,
«Здравствуй и прощай» (
