шоу по телевизору.
И во всех домах – аромат мандаринов.
Работу отменить. Праздник же! Какая работа?
Утренники там – для детей, отмечания в ресторанах с любимым коллективом – для взрослых. Все это каждый день.
Все довольные. Веселые. Румяные.
Хороводы водят, песни поют, стихи на стульях рассказывают, кричат: «Дедушка Мороз!» или «Раз, два, три! Елочка, гори!». Еще танец маленьких утят танцуют и шоколадными конфетами шуршат, жуют.
А на улице – снежные хлопья кружатся, голубые сугробы волнами лежат, и снег хрустит, хрустит под сапожками. Городские улицы светятся огнями фонарей и гирлянд. В витринах неоном горят контуры елок да оленей. Во дворах снеговики красуются.
Все к друг другу ходят в гости, все друг друга поздравляют, все смеются и улыбаются. Звенят бокалы, беззвучно поднимаются пузырьки шампанского на поверхность, куранты отбивают двенадцатый удар, и я желаю всем прекрасного Нового Года!
Подарок
(новая французская сказка)
Аэростат летел над Парижем. Газовая горелка весело шумела, в ясном ночном небе ярко светились звезды, а вокруг кружили белые хлопья снега. Далеко внизу Эйфелева башня переливалась огнями. Словно взлетная полоса, бежали окаймленные иллюминированными деревьями Елисейские поля. Разноцветно светились здания. Город был сам словно рождественская ель – нарядный, сияющий, дышащий праздником.
– Заряжай, – лениво махнул пухлой рукой Рождественский Дед. – Ну чего ты там копаешься? – и Дед поддал расшитым сапожком по заду человека, копавшегося в огромном угластом мешке.
Человек ойкнул, вылез из мешка, держа в руках обернутую в золотую бумагу коробку. Шагнул к медной пушечке, дуло которой, словно любопытный турист, выглядывало поверх борта корзины, выдвинул из пушки ящик, впихнул туда коробку, пожаловался:
– Не влазит.
Дед крякнул, спрыгнул с борта, на котором он до этого сидел и попыхивал трубочкой, подошел к пушке и хлопнул рукавицей по коробке, бока ее чуть сгармошились, бумага на углу оторвалась.
– Говорил им, – проворчал Дед, – упаковывайте форматно!
Мужчина торопливо задвинул ящик, а Дед взялся за ручки, торчавшие по бокам пушки, прищурился, повертел ею вправо, влево, остановился, опустил вниз какую-то рукоятку, сказал:
– Готово.
Мужчина взял длинную щепку, зажег ее в пламени горелки, но пока нес к фитилю, пламя потухло.
– Эх ты, растяпа, – вздохнул Дед. – Не суетись, сам.
Он поднес к фитилю едва тлеющую трубку, и фитиль мгновенно вспыхнул, искорка весело побежала вверх.
Мужчина прикрыл уши и присел. Пушка громыхнула, пошел белый дымок.
– Попали? – пугливо спросил мужчина.
Дед свесился через борт вниз:
– А как же! Точно в дымоход! – он посмотрел на мужчину, покачал головой: – И чего ты в помощники напрашивался?
– Хотел тоже добро творить, – пробубнил мужчина, подымаясь и отряхивая дорогой костюм.
– Ну на твоем посту-то это не сложно, – сказал Дед. – Твори себе весь год.
– Я в Рождество хотел, – сказал мужчина.
– Кино, что ли, насмотрелся? – спросил Дед. – Заряжай следующую.
Мужчина с трудом вытащил из мешка совершенно огромную зеленую коробку, перевязанную красным бантом.
– Ну что за безобразие! – вскричал Дед. – Ошалели они, эти лилипуты нечесаные!.. Заряжай пока другую!
Дед потряс коробку у уха, прислушался, потом постучал по верху, по бокам. Воровато оглянулся на склонившегося над пушкой мужчину, схватил коробку и кинул ее.
– Вы обалдели? – вскричал мужчина. – Еще прибьете кого-нибудь!
– Не-ет, – сказал Дед примирительно.
– Что в ней было? – озабоченно спросил мужчина.
Вместо ответа Дед спросил строго:
– Ты зарядил, тихоход?
Мужчина не ответил, он подошел к борту, свесился вниз, пытаясь что-то разглядеть на усыпанной огнями такой далекой земле.
– Где мы пролетали? – спросил он возмущенно. – Это, похоже, Сите?
Дед только пожал плечами, обернулся и тоже посмотрел вниз.
– Больше так не делайте! – сердито сказал мужчина.
– Не буду, – невинным голосом сказал Дед.
Мужчина
