криками другие воины из отряда появились на поляне.
После недолгой борьбы Изок был схвачен и крепко опутан веревками. Ирину пришлось тоже связать…
Поляна скоро опустела. Лука, мертвый и уже похолодевший, остался на том месте, где он упал.
20. Начало борьбы
Ирина эту ужасную сцену, так неожиданно разыгравшуюся перед ее глазами и участницей которой она стала сама, сперва не приняла даже за действительность. Ей казалось, что она видит какой-то ужасный сон, что стоит ей только сделать усилие и проснуться – все это мигом развеется, как дым от дуновенья ветра, и снова, но уже наяву, возвратятся сладкие мечты и грезы.
Но, увы, страшная действительность скоро дала себя почувствовать. Веревки резали ее тело, грубые толчки императорских гвардейцев помимо ее собственной воли заставляли ее передвигать ноги и идти вперед, а этот противный начальник солдат, лишивших ее самого дорогого на свете существа, шел рядом и шептал ей на ухо слова, смысл которых заставлял ее краснеть даже в такую минуту.
Впрочем, она плохо понимала, что говорит ей этот человек. Отдельные фразы доходили до ее слуха, поражали ее, заставляли краснеть невольно, но общий смысл все-таки ускользал. Пониманию этого ребенка-полудикаря мало была доступна витиеватая, полная фигурных оборотов речь византийца.
Она так была поражена постигшим несчастьем, что вся еще пребывала душой в страшной сцене, разыгравшейся на берегу Босфора, в том мирном уголке, где она провела всю свою жизнь.
«Как прав был Лука! – говорила сама себе Ирина. – Еще вчера он говорил мне, что в счастье скрыто горе. Явилось счастье и тотчас же затмилось горем! Неужели все так бывает на свете?»
Машинально она стала прислушиваться к тому, что говорил шедший рядом с ней византиец.
– Ты была, – шептал он ей, – среди всех цветов парка нашего императора самым роскошнейшим, самым пышным, но это было в лесной глуши, вдали от всего живого, только птицы да солнце любовались твоей красотой, но теперь, о, радуйся же, радуйся, теперь все изменится, все пойдет по-другому! Мой дом полон золота, серебра и багряниц; сотни рабов будут стремиться выполнить каждое твое желание, каждую твою прихоть; все, что на земле есть великолепного, роскошного, все будет к твоим услугам, и в моем доме ты, распустишься еще пышней, станешь еще прекраснее… И все это будет тебе за один только твой ласковый взгляд, за твою улыбку, нежное слово.
– Что тебе нужно от меня? – невольно вырвалось у расслышавшей эти слова Ирины. Она вся дрожала.
– Любви, твоей любви… – услышала она.
– К тебе? Убийце?
– Какой же я убийца? Что ты!
– А Лука…
– Так это вовсе не я… виноват вон тот гвардеец, а я тут ни при чем. Да что тебе в этом старике? Он достаточно пожил, на что ему была жизнь? Пожил на свете и умер – такой уж вечный закон природы, а как умереть – от болезни ли, от меча – не все ли равно.
– Отпусти меня!
– Конечно! Разве ты могла в этом сомневаться? Ты будешь свободна! В этом мое слово…
– Когда?
