к двери. Щелкнула дверная ручка и яркий свет от люминесцентных ламп заполз в утопающую в полумраке палату. В коридоре было так же тихо. На дворе стояла снежная зимняя ночь. Рядом с порогом на кушетке сидя дремала мама, а на ее коленях покоилась голова тети Оксаны. Тело тети Оксаны некогда пышное и упругое теперь выглядело исхудавшим, измотанным. Казалось еще немного и она вовсе исчезнет. На ее осунувшихся бледных щеках застыла печать горя, уголки глаз опустились, проступили глубокие морщины, а на скулах появились расплывчатые коричневые крапинки. Раньше меня восхищали ее пышные медные волосы, а теперь они смотрелись как ржавые проволоки, собранные в пучок. И хотя тетя Оксана выглядела уставшей и постаревшей, но именно в эту минуту она показалась мне такой красивой. Почему горе делает людей прекрасными? Не потому ли, что в минуты скорби люди по настоящему искренни и открыты? Особенно меня восхищала моя мама. Она была сильной. Она не просто простила папу и его новую жену, но и стала для них поддержкой. Мама нянчилась с двойняшками, а порой даже и с самой тетей Оксаной. Я могла бы вечно смотреть на эту картину: на то как мама спит в неудобной позе, а тетя Оксана укутанная в мамину куртку покоится у нее на коленях. Но внезапно мой взгляд привлекло темное пятно в конце коридора. Я сомкнула глаза и снова открыла. Иногда это помогает и ведения исчезают, но в этот раз видение было слишком устойчивым. Пятно приближалось, и очень скоро я стала различать в нем силуэт, похожий на те, что я видела у коек умирающих пациентов. Сердце моё заныло от боли и тоски. Я бросилась в палату и что есть силы крепко обняла папу, словно боясь отпустить его. Но папа открыл глаза и посмотрел на меня так, будто бы совсем здоров и полон сил.
– Доченька. – сказал он, улыбнувшись.
Увидев его улыбку, я немного успокоилась. Значит все в порядке. Значит он будет со мной. Но внезапно на пороге появилась эта безликая тень. Медленно паря над полом, она стала приближаться к кровати. Я всем телом припала к папиной груди и еще сильнее заплакала, бросая на тень гневный взор.
– Доченька, – снова сказал папа – не плачь. Ты моя балеринка.
Но из моих глаз нескончаемым потоком лились сердитые слезы. От моих криков проснулся Мартин. Он подсмотрел на меня, а потом на папу.
– Мартин, – обратился к нему папа. – маме помогай, хорошо? И за Эммой тоже приглядывай.
Мартин взял его руку и поцеловав, едва заметно кивнул. По его пухлым щекам потекли крупные слезы, а глаза были сжаты то ли от боли, то ли страха. Я почувствовала как папа прижал меня к своей груди, в которой громко и быстро колотилось сердце. Мою макушку едва касалось его дыхание, потом я ощутила его прохладные губы и после этого вдруг все прекратилось. Когда я открыла глаза, то тень у кровати уже исчезла, папина грудь покоилась не подвижно, а глаза были едва сомкнуты. Мартин поднял свою пухлую руку и коснулся папиной щеки.
