сама, отныне ты свободен. Но знай, что рабство не есть акт ограничения действия; рабство – это ограничение возможности его совершить.
Есть немногие настоящие женщины, украшающие себя не только фатой природы, жаждущей близости, но и строгим платьем интеллекта, утверждающим, что вынесение собственного эгоистичного «я» за скобки бытия способствует разложению многочлена проблемы на множители крупиц её решения. Но слова Элизы, словно стрелы, несущие с собой не вражду, а великое примирение, падали, так и не достигнув стен неприступной каменной крепости, в которую превратился слух Людвига, обороняющийся от окружающего мира, дабы в чистоте сохранить благородное стремление приблизиться к Абсолюту.
Людвиг, безусловно, жаждал славы, почестей, признания; он опрокидывал предлагаемую судьбой чашу, наполненную до краёв божественным напитком любви. Испачканные грязью порока человеческие мотивы впоследствии зачастую отмываются чистой водой искреннего чувства, и поступок представляется созерцателю божественным караваном, идущим по Великому шёлковому пути добра, который, однако, покоится на пустыне зла.
Можно ли наградить осуждающим взглядом того, кто стал на нескончаемый путь к самому себе?
Людвиг награждал осуждающим взглядом разбросанные по письменному столу бесплодные листы бумаги, напоминавшие les feuilles mortes – осенние листья, которые в буквальном переводе точнее передавали суть творческого упадка композитора – мёртвые листы.
Мелодичное потрескивание костра, съедавшего прелюдии, сонаты и симфонии прошлого, предвосхищало удивительно сложные, объятые вечным пламенем искусства, восставшие из пепла опусы будущего, поджигающие своей красотой и совершенством целые столетия.
Будто варвар, испепеляющий Западную Римскую империю, Людвиг подкармливал костёр старой одеждой, музыкальными инструментами и всеми вещами, составлявшими его быт в Вене.
Языки пламени, пожирая всё на своём пути, представляли своеобразное чистилище, через жар которого прошёл Людвиг, ставший свободным от пыли прошлого творчества, дома, города, любви, дабы стать свободным для созидания новых ценностей.
Разрушать, крушить, ломать, стирать в порошок, уничтожать, предавать забвению – это, несомненно, варварство, но апологией ему служит вырастающая из его недр, бьющая чистейшим ключом энергия божественного созидания.
Варвар есмь первый созидающий, ибо он разрушил.
Тишина. Одиночество. Элиза.
Фортепьяно. Нотный стан. «К Элизе».
Людвиг ван Бетховен.
Шутка
«Невеста с веером», Марк Шагал
Гвидо д'Aреццо, историк, покрывшийся архивной пылью настолько, что мои немногочисленные друзья при встрече начинают чихать так сильно, будто бы я – эпицентр мировой аллергии.
