в Москву, первым делом отправились к Мише. Сначала нас не пускали к нему. Однако его родные были на связи. А потом гиды из другой компании, которые сопровождали параллельную группу, разместили в СМИ информацию, что мы оставили человека умирать. Когда я увидел это сообщение в новостях, я был просто взбешен тем, как вообще люди могут так искажать факты? Хотя на тех фотографиях, которые они выложили, половина людей, несущих носилки, были нашими ребятами, участниками экспедиции. Те самые, которые не поднялись, остались в лагере и в момент трагедии пришли на помощь. А нас обвиняли в том, что мы бросили Михаила умирать в горах.
Для меня это был серьезный урок. Люди раскрылись для меня с неожиданной стороны. Я понял, что они могут говорить все что угодно. Версии были разные, одна из них просто чудовищная: якобы началась драка, я ударил Мишу, и он упал вниз. Я читал комментарии о том, что меня надо убить, расчленить, просто сжечь, собакам отдать на растерзание. Было ощущение, что каждый хотел лично расправиться со мной.
А на самом деле всё было по-другому, я знал это, но не был готов вступать в конфронтацию один против огромной толпы разъяренных людей. При этом я все оплачивал: самолет, лекарства, больницу, платил всем людям, которые хоть как-то проявляли участие, оплатил перелет московского врача, чтобы он посмотрел на снимки и дал экспертную оценку.
После лживых обвинений в СМИ родители и родственники Миши закрылись окончательно. Они тоже решили, что я тварь и виноват в случившемся. Мне было тяжело что-то объяснить им. Они просто не хотели меня слушать и нашли в моем лице виновного. Но я все равно продолжал звонить, продолжал общаться со всеми родственниками Миши, с его братьями, сестрами и многими другими. И все-таки я добился встречи с главным врачом, чтобы понять ситуацию. Мне никто ничего не рассказывал, я просто не знал, в каком состоянии находится парень.
После визита в больницу я встретился с женой Михаила. Я посмотрел ей в глаза и сказал: «Ты знаешь, что мы участвовали в спасении Миши. Ты знаешь, что он нарушил технику безопасности, об этом говорит вся группа. А группа на восемьдесят процентов состоит из людей, которых я вижу впервые в жизни, им нет смысла врать и выгораживать меня – они не мои друзья. Есть проблема, которую нужно решать совместно. И у вас нет сейчас возможности оплачивать московское лечение. Я это сделаю». Она ответила: «Вот тебе счета, иди плати».
Я взял бумаги и вышел. Сумма была около пятисот тысяч. Я тут же оплатил счет банковской картой. Оплатил и решил, что буду оплачивать все лечение. У семьи Михаила на тот момент не было денег, они начали собирать их у родственников и знакомых. Я остановил все это и объяснил, что группа поможет. Если потребуется, мы все подтянемся.
С женой Михаила мы пожали друг другу руки, и я уехал. Я попросил ее писать мне, как только появятся новости. Она мне все время сообщала, что он в коме, а врачи, с которыми мы тоже общались, говорили, что он идет на поправку. Я не знаю, с какой стороны доносилась правда, да это было и
