эти в школе, сосед? Кому с ними бороться?
Их, знаешь, сколько теперь? «Сбережение народа… Национальная идея…» Надо ещё каждому быть человеком!
Их вот таких в школах, в армии, в больницах как к порядку привести? Какими силами? Ну, какими? Каждый чудит по-своему. Одному государству не под силу против таких! Приеду в школу, посмотрю на чудо-учителей… Поговорю. А то и за волосы оттаскаю!
Царюю
Приехала из Самары к соседке моей Дарье Межавовой золовка её, Клавой зовут.
Несколько раз прошла мимо. Я в огороде копаюсь. А тут остановилась. Заговорила. То да сё, а потом:
– Царюешь ты, баб Зоя!
– Как это? – спрашиваю. – Слово-то какое?!
– А так! Под окнами цельная плантация с картошкой. Соток на десять. Да на задах не менее пяти с огурцами, капустой и всякой всячиной…
– И что? – говорю.
– А то, что у нас в городе на асфальте редиска не растёт. И зарплата такая, что коту на похмелку не хватит.
– Завидуешь, значит? – спрашиваю.
Она молчит. Я ей:
– А я, Клава, как поработаю часа два, особенно на солнце, так потом в мазанке лежу столько же. Прихожу в себя от такой плантации. Мне семьдесят первый годок пошёл. Не девка чать…
– Всё равно царюешь! – настаивает Клавдия. – Ведь, чай, зимой твои дети-то в городе и с картошкой, и с капустой. Верно? Всё отсюда! От тебя зависят.
– Не без этого, – отвечаю.
– Во, во!
Это мне её «во-во»!
Говорю:
– Раз такая разумная, то переезжай сюда. Вон в доме Каревых никого не стало. Огородище какой пустует! А там около леса вообще выгон цельный. И скотины-то вокруг нет. Сажай сколько хочешь! Поболее мово.
Молчит, как не ей говорю.
Покудахтала ещё малость и подалась в магазин.
Она ушла, а я думаю: а ведь не напрасно она так говорит. Царюю я. Видит Бог, царюю. Что бы я делала без этих трудов, без землицы? Кто я без этого? Голытьба. А так… царюю…
В лунную ночь
Я тогда пэтэушником был. В 60-х годах аж прошлого века.
Учился на токаря.
И вот разок на октябрьские праздники поехал я домой в деревню.
Попутка шла до Фёдоровки. До дома надо ещё около десяти километров пёхом добираться.
Доехал я до Фёдоровки, которая на большаке, где-то около полуночи. Ещё не менее двух часов надо шагать. Дело привычное. Дошёл до Суходольской. Она у нас в один порядок вытянутая. Слева от неё овраг.
Иду, значит, я меж оврагом и улицей. Слева, где овраг, на отшибе избёнка была. Старуха скрюченная в ней обитала. Неумывакина её фамилия. У нас все звали её Неумоихой.
В деревне говорили, что вроде бы она то в свинью превращается, то в чёрную кошку. Ловили её, а никак не удавалось разоблачить. Вот всё вроде: и свинья лишняя не знай откуда взялась, и старухи дома нет… А раз: и ничего такого нет. Всё, как надо, в один миг…
