какое, а то пригласили в качестве гостьи на «Пусть говорят»… Нет, не надо, не включайте, я там плохо выгляжу! И вообще ужасная передача. Приводят всякий сброд с улицы, а потом заставляют комментировать эту маргинальную галиматью… К чему? Что это изменит? Нет, не люблю! Не включайте!
Тетка ее не послушала, заполошно начала рыскать по углам в поисках пульта и успокоилась, когда получила его таки в руки. Все заинтересованно сгрудились у экрана – кто стоя, кто плюхнувшись в многочисленные кресла и креслица. И с Лесей рядом присела на диван высокая женщина с мосластыми плечами и стрижкой под мальчика, заняла место Игоря. Выходит, так и не добежал до нее молодой муж с обещанной водой. Не успел. Хотя в тот момент это значения уже не имело. Вернее, в следующий момент значения не имело.
На экране возникло сильно заплаканное полное женское лицо, прорыдало что-то в камеру, и модный ведущий с небритыми щеками, оттененными белоснежной кипенью рубашки, бросился к этому лицу по-отечески, демократично присел на валик белого кресла, красиво покачивая аккуратной ножкой. Леся не слушала, что они там говорили. Не могла слушать. Поискав глазами Игоря, попыталась было встать, но тут же огромный экран телевизора погас и зарябил крупной рябью, выдав в углу логотип «видео». И тут же высветился снова. Другим кадром. Спальня. Постель. Седая голова Командора. Потом спина. Потом твердая, ходящая ходуном задница. А вот ее бледное кукольное лицо крупным планом. Почти неживое. Открытая голая грудь. Лепнина на потолке. С позолотой. И звуки, производимые Командором. Звериное мерзкое кряхтение. И голос его за спиной, уже отсюда, уже не с экрана – удивленный, громкий, весело-глумливый:
– Фу, господа… Кто и зачем этот гадкий сюрприз устроил, а? Признавайтесь! Кто приволок сюда эту кассету? Разве можно такое, при молодой жене… Она ж меня теперь со свету сживет, каждый вечер скалкой по голове бить будет! Уберите, уберите это немедленно!
В наступившей гробовой тишине половина голов повернулась на его звонкий хохот, половина – в сторону застывшей у экрана с бокалом в руке Валерии. Народ ожидал скандала. Однако Валерия как стояла, так и продолжала стоять, задумчиво вертя в длинных пальцах ножку бокала. Ничего особенного, кроме крайней степени удивления, на ее лице написано не было. Ни ревности, ни гнева, ни других приличных для случая чувств. На Лесю никто не смотрел. Наверное, ее и не узнал никто там, на экране. Не идентифицировал. Для них она – просто баба под Командором. Никто. И звать никак. Кроме семьи Хрусталевых, разумеется. Вон они, в сторонке сгрудились. Стоят, как током ударенные. Только что волосы дыбом не торчат и глаза из орбит не выкатываются. Удивительно, как это ей удалось самостоятельно встать с дивана? Встать и пойти к выходу, прямо глядя перед собой. Даже не толкнула никого, хорошо дошла. Потом по розовой плиточной дорожке к своему участку под сильным дождем шла, потом по террасе дома, потом на второй этаж поднялась, оставляя за собой мокрые следы… Даже к Ильке в комнату заглянула. Он спал на животе, безмятежно раскинув руки по подушке с синими рюшечками, сопел тихонько.
А
