Вы-ы… Эт-то вы-ы… – Глаза ее остекленели. Она медленно приближалась к Крупенскому и все смотрела, смотрела на него, словно не в силах была закрыть глаза.
– Гад! – вдруг выкрикнула она пронзительно. – Сволочь, христопродавец, убийца мерзкий!
– Подожди, Матильда, – попятился Крупенский. – Не ты ли страстно лобзала меня на этой кушетке? – Он ткнул пальцем куда-то в угол и подумал, что нужно немедленно все обратить в шутку. Он с трудом соображал, что для этого нужно сделать, что сказать. – За что же ты так? Ты меня не путаешь с кем-нибудь из «чрезвычайки»? Убийцы, между прочим, там! – нервно продолжал он.
Она сдавила пальцами прыгающий рот, зубы у нее стучали.
– Повесили Анисима Федоровича, – вдруг очень тихо и очень спокойно сказала она. – Как увели, так через день и повесили. Когда мы с вами… на этой… кушетке любовь крутили.
– Мадам, – вмешался Раабен. – Знаете, я видел как-то почтовую открытку: арестанты смотрят из вагонной решетки на голубей, которые, как ни странно, воркуют на платформе. Называется «Всюду жизнь». Вот мы с вами беседуем, а на другом конце Москвы кто-то умирает от чахотки. А жизнь идет. Кто ее остановит?
– Дурак! – крикнула она.
– Помилуйте, – пожал плечами Раабен. – Вы что же, не знали, что делали? Девочка наивная? Позвольте не поверить.
Крупенскому надоела эта сцена. Он щелкнул портсигаром, закурил.
– Женя, ты ее не агитируй, она тогда больше кушеткой интересовалась… Пардон. Судьба этого, как его бишь, Анисима – она ее тогда мало волновала, эта судьба…
– Что ж, господин жандарм, – Матильда вымученно улыбнулась. – Вы правы, смерть Анисима Федоровича на мне. Бог меня покарал, а вы уходите, но только знайте: бог и вас покарает. Убийцы вы, будьте вы прокляты!
Раабен открыл двери:
– Погуляли, – хмыкнул он. – Оревуар, мадам.
– А зря, – поддержал Крупенский, – так и так соседи все слышали, теперь проходу не дадут, в домком донесут, а у нас – водка, консервы… Не передумаешь?
Она молчала, тупо уставившись в одну точку, потом сказала:
– Соседей нет. Уходите.
Крупенский пожал плечами, взял Раабена за рукав и вывел в коридор, потом тщательно прикрыл за собой дверь.
– Проверь, есть ли кто. Быстро!
– Она ведь сказала, что никого, – возразил Раабен.
Крупенский молча сжал губы, и Раабен послушно двинулся вдоль дверей: их было четыре, все были заперты.
– Пусто, – вернулся Раабен. – Да зачем все это?
– Я буду ждать на улице, – сказал Крупенский. – Зайдешь к ней – и… тихо! Тихо и быстро. Понял?
– Да она ничего… – вяло возразил Раабен. – Не надо, а? – Он начал бледнеть, губы у него запрыгали.
– Ступай! – Крупенский направился к выходу.
Когда спускался по лестнице, откуда-то сверху донесся слабый приглушенный вскрик, и Крупенский подумал, что, наверное,
