Я-то уж смогу отличить творог от мела и прекрасно знаю, что не зарыл свои таланты в землю, как бы ни задирали нос те, кто мнит себя повыше меня. Да только у нас в Йоркшире тысячи парней ничуть не хуже, и две трети таких, что поумнее меня будут.
– Да уж, человек ты выдающийся и достоинств в тебе хоть отбавляй, но при этом самодовольный зануда и спесивый дурень! Не думай, что, нахватавшись по верхам прикладной арифметики в конторе и отыскав пару скудных азов химии на дне красильного чана, ты стал гениальным ученым. Торговля не всегда идет гладко, и поэтому такие, как ты, порой сидят без работы и без куска хлеба, только вам не следует считать себя мучениками под игом никудышного правительства. Скажу более: даже не предполагай, будто добродетели навсегда покинули крытые черепицей особняки и поселились под соломенными крышами. Смею тебя заверить, подобного вздора я терпеть не могу, поскольку прекрасно знаю, что человеческая природа везде остается себе верна, будь то под черепицей или под соломой, и в каждом ее представителе, который еще дышит, есть и пороки, и добродетели, пусть и в разных пропорциях, ведь зависит это вовсе не от места проживания. Видел я злодеев богатых, бедных, а также тех, кто ни богат, ни беден, потому как претворяет в жизнь желание Агари и живет в скромном достатке. Часы вот-вот пробьют шесть. Хватит болтать, Джо, пора звонить в фабричный колокол!
Была середина февраля, и к шести часам забрезжил рассвет, касаясь бледным лучом бурого мрака зимней ночи и придавая густым теням прозрачности. В то утро луч был особенно блеклым: на востоке не появилось ни отсвета, краски ничуть не потеплели. День медленно поднял тяжелые веки, бросил тусклый взгляд на окрестные холмы, будто ливень прошлой ночи совсем погасил огонь солнца. Дыхание утра оказалось таким же неприветливым, как и его вид: сырой ветер развеял ночные тучи и явил миру бесцветное, отливающее серебром кольцо по всему горизонту и гряды палевых слоистых облаков вдалеке. Дождь прекратился, но земля была еще сырая, всюду стояли лужи, ручьи набухли от воды.
В окнах фабрики горел свет, колокол громко звонил, и детишки торопливо спешили к зданию. Будем надеяться, что они не слишком замерзли, и утро показалось им даже приветливым, ведь порой бедняжкам случается идти на работу в метель, в проливной дождь или в мороз.
Мистер Мур стоял на входе, наблюдал и считал проходивших мимо детей. Тех, кто припозднился, ругал за опоздание; затем на них накидывался Джо Скотт, уже на рабочем месте. Ни хозяин, ни мастер не лютовали. Они вовсе не были людьми жестокими, хотя, пожалуй, казались суровыми, потому что оштрафовали правонарушителя, явившегося позднее всех. Мур взыскал с него пенни и пригрозил, что в следующий раз опоздание обойдется ему в два пенса.
В подобных случаях правила, несомненно, необходимы, а грубые и жестокие хозяева принимают грубые и жестокие меры, которые во времена, о коих мы тут рассказываем, применялись весьма деспотично. Однако, хоть я и описываю персонажей неидеальных (каждый персонаж в этой книге несовершенен в той или иной степени, поскольку мое перо
