я в пустоту и пристыженно умолкаю.
Успокаиваюсь, перечитываю записку еще раз, но это мало что объясняет. Если Анна жива, то с ее стороны было бы слишком жестоко так измываться надо мной. Скорее всего, когда все в особняке узнали о ночном происшествии, кто-то решил подшутить надо мной и нарочно выбрал мрачное место и время для встречи.
«Этот кто-то, наверное, ясновидящий».
– Погода сегодня ненастная, кто угодно мог предположить, что мне захочется высушить перчатки.
Дом вежливо слушает, но мне самому такое объяснение кажется слишком надуманным. Как и желание объявить записку чьей-то глупой шуткой. Увы, очевидно, что в моем характере слишком много безнадежных изъянов: вместо того чтобы питать хоть какую-то надежду на то, что Анна все-таки жива, мне проще считать ее мертвой, чтобы самому с чистой совестью побыстрее отсюда сбежать.
Терзаясь сомнениями, я натягиваю подпаленные перчатки. Надо все обдумать, и лучше делать это на ходу.
Отправляюсь в обход конюшни, мимо конского выгула, заросшего высокой травой по пояс; столбы ограды прогнили напрочь, еле держатся. В дальнем конце выгула виднеются две фигуры под одним зонтиком. Наверное, там пролегает какая-то тайная тропа, потому что они идут слаженно, рука об руку. Бог знает как они меня заметили, но одна из фигур приветственно машет мне. Охваченный мимолетным дружеским порывом, я повторяю жест, и парочка скрывается в сумрачном лесу.
Опускаю руку. Все решено.
Я убедил себя, что ничем не обязан убитой и поэтому вправе уехать из Блэкхита. Это довод труса, типичный, но в чем-то правдивый.
Однако же если Анна жива, то он неприменим.
Утром я ее предал, а потом только об этом и думал. А теперь у меня появился шанс, и упускать его я не намерен. Ей грозит опасность, а значит, я обязан ей помочь. И помогу. Если это не удержит меня в Блэкхите, то я не достоин жизни, с которой опасаюсь расстаться. Во что бы то ни стало сегодня ночью, в двадцать минут одиннадцатого, я приду на кладбище.
– Кто-то жаждет моей смерти.
Странно произносить это вслух, словно бы испытывая судьбу, но для того, чтобы дожить до вечера, надо перебороть страх. Я больше не намерен сидеть взаперти в спальне. Надо найти ответы на множество вопросов.
Возвращаясь к особняку, не свожу глаз с леса, перебираю в памяти все, что случилось утром. Снова и снова задумываюсь о порезах на руке, о человеке в костюме чумного лекаря, о лакее и о загадочной Анне, которая теперь вполне себе жива и даже пишет мне таинственные записки.
Как ей удалось уцелеть?
Если она написала записку на рассвете, еще до того, как на нее напали, то откуда ей было известно, что я приду в дом у конюшни и повешу перчатки сушиться над очагом? Я ни с кем не делился своими планами. Может быть, я говорил вслух? Может быть, она за мной следила?
Мотаю головой, не желаю лезть в эту кроличью нору.
Я забегаю вперед, вместо того чтобы вспоминать прошлое. Майкл
