малец из приглашенных как выкрикнет: «Ф-у-у-у! Гадость какая!» – и выплюнул все, что в рот набрал. Другие школьники последовали его примеру; я глазом моргнуть не успел, как, щитай, все гости стали давица и выплевывать «Нью-коку» на пол. А некторые выплевывали прямо на тех, кто рядом стоял, и от этого в зале разгарелась не шуточная подтасовка. Очень скоро приглашенные стали кидаца жестянками и бутылками, вход так же пошли кулаки, ботинки и открывашки, столы переворачивались вверх кармашками. Некоторые дамочки, кому платья порвали, с воплями убежали в темноту. Фотокамеры слепят вспышками, телевизионщики стараюца все заснять. Мы с президентом, Альфредом и миссис Хоупвелл, стоя на сцене и лишившись даром речи, знай уворачиваемся от бутылок и жестянок. Кто-то кричит: «Вызовите полицию!» – я смотрю, а полиция-то вся тут, в самой гуще.
Прошло совсем не много времени, и беспорядки выплестнулись на улицу, откуда уже доносился рев сирен и протчее. Мы с президентом, Альфредом и миссис Хоупвелл попытались пробица к выходу, но застряли в толпе, и очень скоро на миссис Хоупвелл порвали все платье. Мы с головы до ног в «коке» и в плевках, к одежде прилипли объедки «чокопая» и кексиков, заботливо предложенных компанией «Кока-кола» к новому напитку. Кто-то выкрикнул, что из-за масовых беспорядков мэр Атланты, якобо, объевил «черезвычайное положение»: на Пичтри-стрит толпа повыбила витрины и разграбила магазы, а теперь и до поджогов дошло.
Жмемся мы под козырьком шкап-квартиры, и вдруг кто-то меня узнал, да как заорет: «Вот он!» – я глазом моргнуть не успел, как на меня ринулась тысячная кодла, в том числе и президент «Коки-Колы», и Альфред, и даже миссис Хоупвелл, оставшись в одних трусиках! Не долго думая, припустил я оттуда со всех ног, через главную магистраль, в горку, проселочными дорогами, под градом камней и бутылок. Сцуко, со мной ведь такое уже бывало. Короче, оторвался от толпы, посколько на это натренерован, но, доложу я вам, такого страху натерпелся!
Через некторое время выбежал я на двухполостное шоссе, ведущее неизвесно куда, и, завидев свет встречных фар, поднял к верху большой палец. Фары замерли, и что вы думаете: останавливается не большой грузовичок. Я спросил водителя, куда он едет; тот сказал, что «к северу, в Западную Виргинию», и не возрожает меня подбросить, но только если в кузове, потому как в кабине у него пассажирка. Глянул я на эту пассажирку и вижу: на сиденье, сопя и похрюкивая, развалилась здоровенная свинья, весом не менее двух центеров.
– Породы «польско-китайская», с родословной, – обьесняет водитель. – Зовут Гуртруда. Она меня скоро богачом сделает, я ее завсегда в кабине вожу. Но ты устраивайся взади. Там хрюшки попроще. Могут слегка рылом ткнуть, а так – безобидные.
Кое-как втиснулся я в кузов, и мы поехали. Свиней там было с десяток: все захрюкали, заверещали, зафыркали, но вскоре успокоились, подвинулись даже. Через некторое время дождик припустил.
Да, думаю, бывают же такие перетурбации.
На расцвете следущего дня заехали мы на стоянку для грузовиков,
