го есть всего лишь его книги, и он обладает собственными художественными критериями, которые, если он вообще на что-то годится, гораздо более строги, чем суждения других людей.
Я усвоил этот горький урок на собственной шкуре с романом «Война в Зазеркалье», который написал вслед за «Шпионом, пришедшим с холода». Он был встречен сообществом литературных критиков Великобритании так насмешливо, что, прими я это слишком близко к сердцу, мне пришлось бы подумать о смене профессии – стать, например, мойщиком окон или на худой конец газетным обозревателем новинок литературы.
После успеха «Шпиона» я почувствовал, что заслужил право экспериментировать с более тонкими и хрупкими элементами шпионского романа, чем те, к которым я прибегал до сих пор. Поскольку правда заключалась в том, что в реальности профессия разведчика, которая знакома мне не понаслышке, отнюдь не подразумевает участия в дьявольски хитрых операциях и заговорах, ставших ловушкой для героя и героини «Шпиона». Меня теперь переполняло желание найти способ описать всю ту частую неразбериху и повседневную рутину шпионажа, в гораздо большей степени отражавшие действительность. Более того, я даже посчитал своей обязанностью сделать это, потому что, хотя «Шпиона» и провозгласили книгой, срывавшей все и всяческие маски со шпионского бизнеса, на мой взгляд, она, наоборот, придала ему излишний блеск и чуть ли не ореол святости. Блистательный ум Шефа британской разведки был описан в тонах горячего поклонника руководства спецслужб, а одновременная гибель у Берлинской стены моих обреченных с самого начала влюбленных могла потрафить пристрастиям самых романтически настроенных читателей.
Ну уж на этот раз, подумал я, нужно описать суровую правду жизни. Пусть мне это дорого обойдется, но я покажу, что на самом деле наши спецслужбы далеко не так хороши; что они продолжают держаться во многом за счет той славы, которую справедливо заслужили в годы войны; что они питаются островными фантазиями столь небольшой в общем-то страны, как Англия; что они изолированы от общества, лишены разумного руководства, слишком ограждены от критики и потому в конечном счете идут к саморазрушению.
Подобное повествование, если мне удастся правильно его построить, станет рассказом не только о самом британском разведывательном сообществе шестидесятых с его внутренними склоками и мелкими предательствами, классовыми различиями и одержимостью не допустить на своих колониальных территориях того, что виделось грубым вмешательством уродливого старшего брата – этого американского гоблина. Оно сможет вобрать в себя портретные черты этой самой «маленькой Англии» времен Суэцкого кризиса; той Англии, которую со смехом рвали на части комики из «Переходя пределы»[1] и революционная, лившаяся из народных глубин музыка «Битлз». Иными словами, я хотел использовать шпионскую историю, чтобы написать roman noir, в котором британские спецслужбы будут изображены в виде своего рода политической сомнамбулы, все еще не пришедшей в себя после великой победы, не уверенной, борется она против русских или немцев, но продолжающей бороться, поскольку прекратить – значит проснуться. А потому «Война в Зазеркалье» призвана была стать намеренным уходом в сторону от героики «Шпиона», чуть ли не пародией на него.
Причем моя ошибка, как я теперь понимаю, состояла не в том, что я слишком далеко ушел по этой опасной дорожке. Сейчас я вижу, что мне вообще не стоило вставлять в подобный сюжет Цирк и Джорджа Смайли. Не было необходимости прислушиваться к рекомендациям моего американского редактора, пусть это и был талантливейший Джек Джогеган. Не следовало сдерживать остроты своих критических выпадов. И лучше всего было бы поместить департамент туда же, где, по моему убеждению, находилась в тот период сама Британия, которая непостижимым образом ухитряется существовать там же по сей день: в тумане самообмана и классового чванства, в наивном убеждении, что «никогда нам еще не жилось так хорошо». Но при этом в окружении предполагаемых внешних врагов – континентальной Европы, русских и почти всех остальных держав мира, с одной стороны, и в иллюзорной убежденности, с другой, что наш остров сможет вечно жить за счет как колониального наследия, так и подачек богатых американских кузенов.
Но мои британские рецензенты совершенно не поняли шутки. А если поняли, то она не показалась им хотя бы чуточку смешной. Им хотелось «Пасхального шпиона», «Рождественского шпиона», «Новых похождений Алека Лимаса». Они готовы были принять все, кроме плохих и печальных новостей. И сначала книга обрела признание среди людей, которые знают нас извне: в Европе и, что особенно меня порадовало, в Америке, где Джон Кеннет Гэлбрайт написал, как мой роман вызвал у него живые воспоминания о провалившемся вторжении в заливе Свиней. А по отзыву Аллена Даллеса, который лишь незадолго до него покинул пост директора Центрального разведывательного управления, именно так все и обстояло в мире шпионажа. Но в Великобритании, по крайней мере на первых порах, мне пришлось смириться с горьким разочарованием многих читателей и откровенными издевательствами критики. Я был сильно уязвлен, но как-то сумел это пережить. Причем
Телевизионное шоу.
