молоком истекаюти кровью.
«Мать моя – черная птица…»
Мать моя – черная птица
с белой звездой во лбу,
серая кобылица
в рыжем от грязи рву
облако грозовое,
Мягкая тишина
нежно крадется к сердцу,
а в голове – дыра.
Тонкою струйкой сочится
зерно из моей головы
Белая голубица
села на наши гробы
Братья мои родные
молятся обо мне
сестры приносят воду
и весть о новой войне…
«Ребенок мой в камне спрятался…»
Ребенок мой в камне спрятался,
его я в ладони несу,
а вокруг все молятся идолам,
как лисы рыщут в лесу.
Дни в ноябре тягучие
словно алтайский мед
Люди плачут о хлебе и золоте,
зажимая руками рот.
Оживает в ладони камень,
на пороге – последняя ночь
прижалась щекой к коленям,
но нам ей уже не помочь —
тело ее изорвано
крючьями
топором
руки отрублены нежные
в горле – бронзовый ком.
Ребенок мой в камне спрятался
Камень упал в ручей —
под ногами дорога —
то ли до ада,
то ли до Божьих свечей?
«Новый день…»
Новый день.
Его я не жду прихода,
оставляя свой взгляд
на вчерашнем стекле.
«Первый снег в ноябре…»
Первый снег в ноябре
слишком слаб
Выйди из дома
ветреным утром
еще до восхода,
Простись с запыленным окном на Восток
Всех, кто остался
в теплых постелях
прости…
«На пересохших губах…»
На пересохших губах
вкус сырого белка,
а в этих серых глазах —
желанье древнего греха
и самых злых и глупых псов
давно спустили с цепей
и обезумев от тоски
царь просит жалобно:
«Налей!»
А в каждом кубке у гостей
то ли вино,
а то ли яд.
Князья продали сыновей,
а дочерей спустили в ад
и в самых умных головах
блестят невежество и страх
и жидкой медью и свинцом
залиты уши у зевак,
а царь проснувшись поутру,
не помнит, где его жена
и слуги варят ему суп
из не проросшего зерна.
В хоромах целый день кутеж
иконы выброшены вон
и обменяли всех святых
на гашиш и ямайский ром
Я так устал от этих сцен,
и ветер тронул серебром
сухие губы
и глаза укрыл за золотым стеклом.
«Ступает тяжело босой ступней…»
1
Ступает тяжело босой ступней
по мягкой и горячей глине
словно ведет коней на водопой
в
