леса Олег впитал с молоком матери. Двадцать лет прожил он под опекой сумасшедших теток и Батюшки. А теперь его мир покачнулся. Есть ли право рушить слабую башенку надежд, которые мальчик возлагал на него – нового Хозяина? Как объяснить брату, что Демьян лучше бы голым сел в улей, чем занял место отца во главе стола? Да и стоит ли? Если все и так предрешено.
Не чувствуя его смятения, Лежка шагнул вперед и наклонил голову.
– Благослови на сон.
И Демьян не смог отказать. Движением, изученным до ломоты в зубах, он положил ладонь на голову брата, замер, но губы сами проговорили нужные слова:
– Спи, дитя, лес укроет.
Олег шмыгнул носом, не поднимая лица, вытер его рукавом, кивнул и вышел из комнаты. А Демьян остался. Из этого капкана ему было не выбраться.
А теперь он шел через лес, бушующий недовольством, скрывающий свой страх перед гнилью, и сам боялся. Зверя, что затих внутри. Зверя, что рыщет кругом. А главное, зверя спящего – озера, бескрайнего и глубокого, дремлющего, а может, и мертвого, кто его разберет.
Когда-то очень давно Батюшка сумел растолкать его, сумел показать свою силу, сумел объяснить, что не озерный он Хозяин – лесной, и не будет беды, если озеро поспит еще немного. Может, лет сто или двести. Что ему эти лета? Что ему эти зимы? Спи себе, Великое, спи. Не нужна нам твоя мудрость, и память, спящая в тебе, нам тоже не нужна. Но Батюшки больше нет, а вместе с ним канули в небытие те договоры, что успел он заключить с этой землей за свой человечий век.
– Озеро еще спит, но неспокойно, Дема, – горячо шептала Аксинья, собирая его в дорогу. – А лес засыпает… Ему бы буйствовать, цвести, петь… А он уходит в гниль да дрему.
– А я что могу? – Демьян потянул лямку холщовой сумки и вспомнил, как ослепительно больно режет она плечи спустя час ходьбы.
– Ты все можешь! – Серые глаза сверкнули сталью. – Ты мой сын, ты его сын. Ты теперь как он. Только ты всегда был его лучше, Демочка… – И так по-бабьи всхлипнула, что Демьян почти поверил.
– Кажется, не в наших правилах вспоминать, кто из нас чей, а? – вкладывая весь яд, который был в нем, спросил Демьян. – Ты всем Матушка, он всем Батюшка… был. Так чего ж ты мелешь, баба? – И осклабился, как хорек, самому противно стало.
Аксинья тут же выпрямилась, шагнула к нему и сухой ладонью шлепнула по щеке.
– Постыдился бы… – Качнула головой, медная коса с серебряными нитями седины всколыхнулась в такт. – Не я наши правила писала. И даже не он. Лес их нам в дар протянул, принял нас. Мы по ним жили, по ним и умрем. Но я всегда помнила, что ты мой.
Демьян на мгновение зажмурился, чтобы не видеть стоящую перед ним мать. В ее присутствии он мгновенно забывал, что больше не тот голоногий мальчишка с хвоинками в волосах, которым был раньше. Но пока Дема трясся в вонючем автобусе по дороге сюда, успел поклясться сам себе, что старая ведьма больше не будет иметь над ним власти. Пора было исполнить клятву.
– Всегда помнила, говоришь? – спросил он и посмотрел ей прямо в глаза. – А когда
