какая? – Названная Глашей кашлянула, но любопытства это не скрыло.
– Хворая. – Аксинья тяжело вздохнула. – Хворых нам лес и посылает. Где ж других найти? Хорошо хоть эту Демочка привел…
– Пообвыкся уже?
– А куда ему деваться? Род позвал – он пришел. Я знала, что так будет. Сколько ни гуляй, если кровь в тебе кипит, то она сильнее…
– Уж в нем-то кровь всегда кипела! – Глаша визгливо засмеялась.
– Ты, сестрица, язык бы свой прикусила. – Сталь в голосе Аксиньи стала ледяной. – Вспомни, кто он теперь, Демьян-то наш, и прикуси.
Женщины помолчали и разошлись. Шаги одной быстро стихли во дворе, вторая же прошлась по терраске вдоль коридора и заглянула в комнату. Окаменевшая от ужаса Олеся осталась лежать без движения. Аксинья еще немного постояла над ней, прислушиваясь к дыханию, развернулась и вышла, заперев за собой дверь.
Демьян
Стремительно темнело. Идти по тропинке между двух болот было сложнее всего. Демьян то ускорял шаг, то проваливался почти по колено в гниль, подобравшуюся к самому краю людской тропы.
– Да чтоб тебя! – ругался он сквозь зубы.
Поминать лихо в вечернем лесу было глупой затеей. Особенно когда лес этот еще не решил, простить ли зарвавшегося человека или уронить ему на голову вековой ствол ближайшей осины. Демьян размял напряженную шею, потуже завязал пояс и ускорил шаг. Если он сегодня и поспит, то на старой прогалине, до которой еще идти и идти.
И пока ветви, разросшиеся по бокам тропинки, больно стегали его, норовя попасть прямо в глаза, он старался думать о чем-то другом. О чем-то, не связанном со злым непроходимым лесом, в который ему так не хотелось, но пришлось вернуться.
Например, о шести годах жизни вдали отсюда. В мире, где все виделось простым и логичным. В мире, где все, что требовалось, – учиться и быть как все. Учиться, чтобы жить в маленьком закутке студенческой общаги. Не выделяться, чтобы остальные не почуяли чужака.
В этом мир леса и мир обычный оказались похожи. Мало что можно придумать страшнее, чем выдать себя человеком в стае волков. Если у тебя вышло обмануть всех по первости, то будь добр – держи марку и дальше. Бегай на четырех лапах, носи шкуру и вгрызайся в теплое брюхо ошалевшего от страха и боли оленя. Иначе в следующий раз сожрут тебя.
Демьяну, прожившему как-то целую осень среди серых спин и собачьего скулежа, это правило было знакомо. Потому, оказавшись в городе, он тут же натянул на себя личину человека мрачного, не слишком злого, но в обиду себя не дающего. И ведь вышло же!
Вначале его сторонились, после попробовали на зуб. А когда зубы эти разлетелись веером от одного его не слишком уж сильного удара, поджали хвосты и долго скулили, катаясь на брюхе. Вожачество над ними Демьяну было ни к чему. Слишком многое стояло на кону, чтобы глупо красоваться в полной своей звериной мощи.
Но своего он брал ровно столько, сколько считал нужным. Приличные оценки на зачетах, быт в чистой, пусть
