на ветер такие деньги было чистейшим безумием, но, оказавшись на улице, я махнула водителю проезжавшего мимо такси. Вечер хоть и выдался долгий, но теперь на дворе царила ночь, и я готова была взойти на борт. Плохие вещи случаются в темноте. По моим оценкам, такси до дома должно было стоить порядка шести фунтов, но у меня не было выбора. Я застегнула ремень и подняла стеклянную перегородку, отделяющую меня от водителя. У меня не было желания знакомиться с его взглядами относительно футбола, городского совета или какого-либо другого вопроса. Все мои мысли занимало только одно. Точнее, один.
Через пару часов я осознала, что заснуть после вечерней авантюры просто так не удастся. Я включила свет и посмотрела на свою ночную рубашку. У меня их две, на смену, чтобы одну можно было постирать, а другую надеть. Они совершенно одинаковые, длиной до лодыжек и с глухим воротничком. Сделаны из мягкого хлопка с начесом. Обе лимонно-желтые – этот цвет напоминает мне яркие леденцы; они не были частью моего детства, но все же это отрадный образ. Когда я была маленькой, мамочка порой угощала меня, кидая мне в рот фаршированные красным перцем оливки, а иногда – маслянистые анчоусы из красно-желтой железной банки в форме гроба. Она всегда подчеркивала, что рецепторы изысканного человека жаждут пряных и соленых вкусов, а дешевые сладости созданы на погибель беднякам (и их зубам). У мамочки всегда были очень острые, очень белые зубы.
Из сладостей она признавала только настоящие бельгийские трюфели («Нойхаус» – единственно верное название; а всякие отвратительные шоколадные ракушки покупали только туристы) да пухлые финики с базаров Туниса: и то и другое было довольно непросто найти в местном супермаркете. Одно время, незадолго до… того инцидента… она делала покупки только в роскошном «Фортнум’з». Как подсказывает мне память, тогда же она переписывалась с парижским магазином деликатесов по поводу некоторых кулинарных недостатков их вишневого конфитюра. Помню, на письмах были красивые красные марки: Liberté, Egalité, Fraternité[5]. Не совсем кредо моей мамочки.
Я сложила подушку пополам, села и подложила ее под спину. Сон все не шел, и мне требовалось успокоительное. Я сунула руку в проем между матрацем и стеной и нащупала старую верную подругу, края которой обтрепались и затерлись от долгих лет использования. «Джейн Эйр». Я могла открыть любую страницу этого романа и тут же понять, где оказалась, могла предугадать каждое последующее предложение, не подглядывая. Это был видавший виды томик издательства «Пенгвин», обложку украшал портрет мисс Бронте. Экслибрис на внутренней стороне обложки гласил: Воскресная школа приходской церкви Святого Евстахия, подарок Элеанор Олифант за отличную посещаемость, 1998 год. Я получила в высшей степени экуменическое воспитание; моими опекунами были пресвитериане, англиканцы, католики, методисты и квакеры, плюс несколько индивидуумов, которые не узнали бы Бога, даже если бы он ткнул в них своим грозным микеланджеловским перстом. Я весьма неохотно
В переводе с французского «свобода, равенство, братство».
