говорить громко и без изворотов” – так выразился сам император в инструкции одному из своих послов»[29].
Предыдущее царствование к тому же, несмотря на блистательную внешнюю сторону, имело и слишком неприглядную изнанку, хорошо знакомую новому императору. Без сомнения, самой темной, самой ущербной стороной России того времени являлась крепостническая система, где миллионы людей были не просто зависимым крестьянством, как это наблюдалось в странах Западной Европы, а фактически были низведены до уровня рабов или скорее рабочего скота.
С этой стороной российской действительности сложно было что-либо поделать, оставаясь в рамках существующей системы. Павел издал лишь указ от 16 февраля 1797 г., запрещающий продажу с торгов дворовых и безземельных крестьян, отменил запрещение жаловаться на помещиков, указом от 18 декабря 1797 г. повелел списать все недоимки с крестьян и мещан, запретил (указом от 16 октября 1798 г.) продажу дворовых людей и крестьян без земли, наконец, издал знаменитый закон о трехдневной барщине (5 апреля 1797 г.), ограничивавший повинности крестьян тремя днями в неделю.
Впрочем, и здесь не стоит недооценивать совершенное Павлом. Н. Эйдельман справедливо отмечал: «Современные исследователи порою только излагают поздний, более объективный взгляд на прошлое. Однако важным элементом идеологии прошлого является и его собственный взгляд на свои дела. Если же подойти с этой меркой, то заметим, что павловские законы, особенно от 5 апреля 1797 г., были первыми за много десятилетий официальными документами, по крайней мере провозглашавшими некоторые послабления крестьянству»[30].
Тем не менее куда более значимой была деятельность Павла I в отношении наведения порядка в государственном аппарате, в армии и на флоте. Пользуясь тем, что императрица Екатерина в свои преклонные годы совершенно предоставила все детали исполнения на волю правящей элиты, чудовищные злоупотребления творились во всех государственных учреждениях. Воровство в армии было такое, что «многие рекруты гибли от голода по дороге к месту службы или попадали работниками в имение командира». По словам канцлера Безбородко, таких «растасканных» разными способами солдат было в 1795 г. до 50 тыс., то есть 1/10 армии.
С другой стороны, дворяне формально записывали в гвардейские полки своих отпрысков, и те, не являясь к месту службы, получали жалование, повышения и награды. К концу правления Екатерины в полку конной гвардии был, например, 1541 фиктивный офицер, и это притом, что в этой части по штатам полагалось лишь 718 рядовых и унтер-офицеров и только 82 офицера[31].
Знаменитый военный историк XIX в. Д. Милютин отмечал: «…исчезло в армии всякое единообразие: один полк не походил на другой; не было даже верного счета наличному числу людей в полках; положенное довольствие не доходило до солдат; все было предоставлено неограниченному произволу частного начальника»[32].
«Когда
