пути, когда ноги не слушались и норовили подогнуться от усталости. Она забегала вперед, садилась на пыльную дорогу под палящим солнцем, и пока родители приближались, пыталась отдыхать. Потом ночью перед закрытыми глазами мельтешили собранные за день грибы, сладко гудели ноги, и если на другой день ее будили на рассвете, чтобы снова идти в лес, она вскакивала без капризов, пока не передумали и не оставили ее дома под присмотром бабушки, живущей в соседнем подъезде. И хотя во всей последующей взрослой жизни всегда была совой, любившей поспать до десяти, а то и дольше, если предстоял сбор грибов – вскакивала как штык, потому что грибы были счастьем, которое не сравнимо ни с чем…
Удивительно, что ни муж, ни дочь впоследствии не разделяли ее грибной страсти. Младший брат, родившийся через одиннадцать лет после нее, тоже не отличил бы волнушки от шампиньона, но тогда у родителей уже все было по-другому. Мать уже не заливалась своим заразительным смехом, когда отец из-за своего дальтонизма принимал за сыроежку поганку, а отец не хехехекал победоносно, обнаружив семейство опят. Они все еще ходили иногда в бор или березняк, но не перекрикивались, потеряв друг друга из виду, не подзывали, чтобы похвастаться или полюбоваться вместе необычной находкой. Иногда отец увозил мать в лес на мопеде, а потом приезжал, чтобы забрать с уже наполненной корзиной, и как-то раз они заявились помятые и в грязи – отец из-за густой пыли, поднявшейся за обогнавшим его мотоциклом, не заметил канаву и завалился вместе с мопедом и сидящей сзади матерью прямо на дорогу, измяв и корзину с грибами. Мать тогда уже разучилась хохотать над всеми невзгодами жизни и, вернувшись из лесу, гневно высыпала содержимое корзины в мусорное ведро, как высыпала бы остатки их с отцом разваливающегося брака, если бы не родился второй ребенок, связавший их по рукам и ногам по понятиям того времени, в которое все это происходило.
И однажды, как бы завершая незавершенное намерение своей матери, она также смяла и высыпала в мусорное ведро останки своего нудного, бесконечного, бессмысленного замужества и, гуляя по лесу, уже в другом районе, не там, где она росла, а там, где поселилась семнадцать лет назад со своей семьей, но тоже зеленом, лесном, грибном, она вдруг задала себе этот вопрос – не кто теперь будет есть эти грибы, которые она так любит собирать, но и только, – а почему она так любит их собирать? И психолог внутри нее проанализировал этот вопрос так же хладнокровно и честно, как делал это по отношению к ее клиентам, правда, не подозревая еще, к какому результату приведет этот анализ.
А привел он к тому, что глубокое умиротворение и гармония, к которым она подспудно стремилась в своей обыденной жизни, словно к чему-то знакомому, испытанному уже раньше, но неизвестно когда и где, а потому невозможному, недосягаемому, вдруг обозначились так ясно в этих совместных семейных грибных походах, когда молодые мать и отец
