понял, что к чему, и чем может все закончиться, для всех князей полоцких, как для витебских, так и пинских, вообще всех. А именно потерей земель вотчинных не из-за войны, а так сказать по – мирному, что вообще не приемлемо было, был Брячислав Василькович.
Который сразу объявил всем дядьям и братьям, что дочь его, и все это есть его внутрисемейное дело. Александра (Параскева) Брячиславовна на следующее утро поехала к суженному.
А Спиридон сказал всем Полочанам, что, если те ещё, хоть раз низкими ценами на воск будут подрывать доходы святого дома Софийского, он их всех на Родос отправит, а на их место всех потомков Василько Святославича выведет с Родоса и благословит на княжение. На том те князья и крест целовали.
Ярослав Всеволодович перед отъездом на Литву, спросил у Алексея, не хочет ли он вернуться в Трапезунд, с дружиной верной, чтобы жить в палатах порфирных. Алексей ответил,
–Нет княже, рождённый в багрянце, в багрянце и умрёт, это Бог дал, Бог и отнимет. Я господу службу выбрал, а в палатах сидеть, на троне уже не хочу. Не в твоей это воле меня заставить. Кто вольным воздухом дышал, тот в поруб, пусть даже и золотой, больше не полезет. Я волен, и вольным умру.
Ярослав лишь усмехнулся, но пререкаться с царевичем не стал, и высылать тоже не стал, да и сил на это у него не было. За Алексеем стояло вече Новгородское. Вече, которое даже своих дущегубцев-разбойников никому не отдававшее, а тут царевич целый. Уж, какой никакой, а наш «цареградский царевич новгородский», он в переговорах с немцами может быть полезен. Немецкий император по-всякому ниже цареградского, посему Алексей – божий человек это – престиж, а престиж новгородский беречь надо.
Да и в рыло дать царевичу тоже иногда почетно бывает, и упускать такой шанс, новгородцам никак не хотелось!!
Правда, об этом знали немногие, лишь те, кто языком зря не болтали, поэтому жизнь Алексея Васильевича Ласкарис-Комнина Стратилата Родосского, Франкобойцы, не изменилась.
Раскорякиным Лёху прозвали, не за то, что он был кривой или косой, а за то, что называл он молодок новгородских, почему-то по-гречески – Кора43, а когда те по двое или по трое шли, он говорил: «раз кора, еще – разкора». Девицы новгородские, по молодости своей, умом и в те времена не блистали, и думали, что это имя его такое, так и стали его называть Лёха Разкора. Отсюда и привязалось к нему Разкорякин. Хотя сам он был ладен собою, бороду имел чёрную, глаза большие карие.
Третьего товарища, из-за которого в принципе всё это и началось, звали Арсением, или по-простому Сеня, и был он монахом. Появление его в Новгороде было так же связано с чудом. Где-то в 6742 году на Николу Вешнего, если погодные записи нам не врут, после вечерней службы к Владыке на полати Софийского собора, для благословления, попросился никому не ведомый человек. Его еще утром никто на Торгу не видел. На паперти софийской, после службы
