компас вел на запад-юго-запад. Постепенно боль распалась на локальные очаги – Лабин даже принялся играть в игру, пытаясь угадать причину каждого вида мучения, кричащего из толпы. «Холодная тошнота – наверное, морская вода просочилась в слуховой канал… ну а в кишках – это точно голод. И грудь, дайте подумать, грудь… ах да, имплантаты. Мясо и металл сжимаются по-разному, имплантаты начали сопротивляться, когда взрыв меня расплющил…»
А теперь он очутился здесь, на острове меньше ста метров в длину: выполз на берег с одной стороны, увидел маяк на другой – покрытую лишайником бетонную колонну, разлагавшуюся еще с прошлого века. Лабин не заметил даже признака людей, хотя времени на наблюдения было мало, он почти сразу рухнул без сознания на песчаник.
Но Кен сумел. Он выжил.
Выскользнул. И только теперь позволил себе думать об остальных: удалось ли им уйти, позволил себе надеяться, что они выжили. Хотя знал, что это не так. У них был задел по времени, но они держались на глубине, чтобы их никто не заметил. Дно же усиливало ударную волну, подобно неумелому жонглеру подбрасывая в воду куски грунта; на расстоянии десяти метров от земли все должно было размолоть в порошок. Лабин с запозданием понял это, когда решил догнать остальных. Взвесил риск попасться, риск детонации и, так сказать, поднялся до обстоятельств. Но даже и так ему очень повезло.
Лени Кларк не уплыла вместе со всеми. Сейчас, наверное, от нее даже тела не осталось. Она не пыталась сбежать. Лабин оставил ее на станции, Лени ждала взрыва прямо в его эпицентре: женщина, которая хотела умереть. И получившая то, что хотела.
«По крайней мере хоть какая-то польза от нее была. Исповедаться ей успел, прежде чем она испарилась. В первый раз за всю жизнь смог поплакаться в чью-то жилетку, успокоить больную совесть и не убить никого под конец».
Лабин не отрицал этого, даже про себя. Смысла не было. К тому же никакой выгоды от своих действий он все равно не получил. Кен – мертвец, как и остальные. Он все равно умрет.
Лишь это имело какой-то смысл.
Головоломка состояла из нескольких больших кусков простейших цветов. Вместе они сходились только одним образом.
Людей призывали на службу, перестраивали и тренировали. Плоть и внутренности выскребывали, выбрасывали, а полости заполняли механизмами и зашивали. Создания, получившиеся в результате операции, могли жить в бездне на глубине трех тысяч метров, на южной оконечности хребта Хуан де Фука. Там они присматривали за машинами побольше, крадущими энергию из земного чрева во имя спроса и предложения.
Существовало не так много причин, по которым кому-нибудь пришло бы в голову снести такую станцию ядерным зарядом.
На первый взгляд это казалось военным нападением. Но устройства и рифтеров создал Н’АмПацифик. Он же жадно пил из геотермального колодца Хуан де Фука. И, если верить фактам, именно он установил придонные атомные бомбы, которые все уничтожили.
Значит, не война. По крайней мере не политика.
Возможно,
