оказать определяющего воздействия на ход военных действий.
Однако, похоже, имя Бар-Кохбы в предыдущем фрагменте было упомянуто далеко не случайно. В благополучный исход руководимого им восстания иудеев во II веке н.э. против римского владычества не верил практически никто: силы были слишком не равны. Но вмешался фактор, который, пожалуй, уж никак не могли вычислить опытные военачальники императора Адриана. Размах мятежа определился ни количеством поселений, охваченных протестом, ни численностью протестующих, ни запасами оружия, спрятанного в укромных местах. Главное, думается, решило число букв и их расположение в имянаречении вождя бунта. Шим’он бар Косва в ходе восстания получил имя Бар-Кохба, что по-арамейски означает «сын звезды» и недвусмысленно отражает мессианские ожидания иудеев, являясь интерпретацией слов Библии о звезде от Иакова.
Этот нематериальный, но духоподъемный аспект, по-видимому, и придал мятежу невиданный динамизм: за несколько месяцев под власть повстанцев перешли 50 городов и деревень. Затем римляне вынуждены были оставить Иерусалим, Бар-Кохба был объявлен царем и стал даже чеканить собственную монету. Трудно поверить, но и проблемы у восставших каким-то невероятным образом оказались связаны с новым именем, даже скорее, с прозвищем нового иудейского государя. «Бар-Козива» (по-арамейски «сын лжи») стали его звать противники и, в первую очередь, ведущие военачальники его армии, после того как он пытался внедрить железную дисциплину и административную вертикаль. Итог: римские легионы под предводительством Юлия Севера вновь захватили Иерусалим, а сам Бар-Кохба в 135 году н.э. погиб при защите осажденной крепости Бейтар.
О чрезвычайном значении нематериальных, «идеалистических» факторов в деле освобождения Палестины – проникновенные слова В. Жаботинского: «И вдруг, 2 ноября 1917 года прогремел под Газой первый пушечный выстрел нового наступления, и в несколько недель освободился весь юг и вся Иудея, от Иерихона до Петах-Тиквы и Яффы. И тогда евреям рассказали, что… „еврейская армия“, о которой у них давно шептались, уже в пути, идет освобождать Самарию, Галилею, Заиорданье – времена мессианские настали! Жителю многолюдных городов трудно будет понять, как воспринял это крохотный народ еврейской Палестины. Всего их было тысяч пятьдесят. Когда вдруг повеет великий дух над малой общиной, получаются иногда последствия, не далекие от чуда: в этом, может быть, разгадка тайны Афин и того непостижимого столетия, которое породило и Перикла, и Сократа, и Софокла – в городишке с тридцатью тысячами граждан. Я, конечно, не приравниваю ни талантов, ни значения; но по сумме чистого идеализма Палестина в те дни могла поспорить с каким угодно примером» [Там же, с. 155].
Но, постойте, конечно, тут ясно видится подъем патриотизма, воспарение «общественного бессознательного», направленного на освобождение любимой отчизны. А если посмотреть на это
