дней в знак протеста не посещали школу, Сергея Юрьевича – «тайного и непосредственного организатора бойкота» – срочно перевели к нам.
– Новый адрес я так и не послал ребятам. Переписка – это уже не то. Они растут, – вздохнул он.
Я теперь с грустью вспоминаю наши чудесные вечера, наши долгие разговоры.
Чаще всего Вековой приходил ко мне поздно – часам к девяти-десяти. Вечером он занимался репетициями спектаклей или вёл литературный кружок.
В те дни и я был по-хорошему занят, у меня созрела идея написать небольшую работу по истории. Давно я собирал материалы периода предвоенных лет. Пришло время чернил и бумаги. Необычайно увлекшись работой, я старался по окончании уроков побыстрее попасть домой. Покорпев над черновиками, обязательно к девяти часам я ставил на плитку чайник, резал хлеб, словом, обставлял всем необходимым для легкого ужина стол и ждал Векового. Иногда он приносил свои ранние рассказы, я читал, хвалил, а он говорил:
– Разрываюсь я между двух огней.
В декабре, примерно перед самым Новым годом, он пришел ко мне явно расстроенный. Ему не сиделось на месте, я предложил прогуляться.
Мы молча прохаживались. Тоненько и сухо поскрипывал снег под валенками. На небе загорались яркие зимние звезды.
Сергей Юрьевич закрылся от ветра воротником своего потертого полушубка и шел чуть впереди меня.
– Знаете, сегодня произошла странная сцена. Наталья Аркадьевна, как это сказать, ну, понимаете, призналась в любви, – он остановился и посмотрел на пробегающих мальчишек. – Мне совершенно ни к чему эта… это повторение. А я еще пошутил нелепо, говорю: да, Наталья Аркадьевна, вы выросли, а язычок у вас детский. Вы заметили, когда она волнуется, то языком по губам водит?
Я молчал. А что я мог сказать? Вот, мол, Наталье Аркадьевне пора замуж, да и тебе, Сережа, женская забота не помешала бы. Глупо.
Он заглянул мне в глаза и улыбнулся.
– Ну, допустим, она любит меня. Но она произнесла свои слова с таким чувством, будто я ей остался должен. Ну, любят люди, нет же, стараются добиться полнейшего – женитьбы, – пытался шутить он, взяв меня под руку.
Мы вступили на узкий тротуар, соединяющий две части поселка. Здесь не было столбов с лампочками. Редкие куцые силуэты лиственниц на очищенной от снега земле, вспученной темными мистическими буграми кочек.
– Физиология, всевластная физиология. Любовь – дар, редкость. По-настоящему гармонично любят безвестные, те, кто живет как на празднике, жадно поглощая энергию любимого. Их любовь не поддается описанию, потому что описывать, в сущности, нечего, они – единое целое, единое существо. Знаете, иногда мне радоваться страшно. Слишком много гадкого мире. А любовь, бывает, затмевает правду.
Потом мы шли молча, ветер усиливался, и звезды меркли – одна подрожит, подрожит и гаснет, за ней другая, третья. Ветер все настойчивее,
